Съезжать по склону я перестал, но и лезть наверх у меня не было никакой возможности. Каждый раз, пытаясь подтянуться, я вырывал траву с корнем. Ничего не оставалось, как удерживаться хотя бы на том месте, где я был.
– Вы не подниметесь сюда?
– Пожалуй, мне лучше остаться тут, – ответил я, выплевывая клочок морской водоросли, которая, я был уверен, не принесет пользы моему прикушенному языку.
– А мне нравится наверху. – Президент вздохнул и окликнул агента: – Попросите немного передвинуть катер, а то стоит прямо на лунной дорожке. – Он хмыкнул. – Не думаю, чтобы какая-нибудь рыбешка попыталась убить меня сегодня вечером.
Если у кого и есть шанс умереть сегодня вечером, подумал я, так это, вне всяких сомнений, у меня.
На катере завели мотор и отвели его в сторону.
– Так намного лучше, – продолжал президент, а у меня понемногу затекали руки. – Полагаю, мне уже недолго осталось капризничать насчет катеров береговой охраны, которые якобы портят пейзаж. – Он откинулся назад и засмеялся. – Из меня уже ничего не выжать, так ведь?
Мне не понравилось, что он собирается начинать кампанию в таком настроении.
– Оттого, что вы один из последних в списках…
Закончить фразу я не смог, потому что растительность под одной рукой выдралась с корнем, и удержаться мне удавалось с трудом.
– Двадцать пять пунктов, Герб, – это не один из последних, это провал.
– У вас есть преимущества…
– Ничего себе преимущество, когда закидывают яйцами на Пенсильвания-авеню. Как это Фили называл? «На манер Каракаса». Каракас! – Он засмеялся.
– Всего-то кучка радикалов, – выдохнул я, стараясь за что-нибудь ухватиться. – А большая часть американского народа…
– К чертям собачьим. – Он полез в карман ветровки и достал фляжку. – Ладно, я, во всяком случае, не говорю о себе в третьем лице. Когда вы кинетесь со всех ног сочинять свои проклятые мемуары, этого обо мне никто не сможет написать.
Пусть выскажет все, что у него на душе, подумал я. Потом будет лучше работать.
– Ну, вы уже нашли себе издателя?
Я удивился и даже обиделся, услышав такое.
– Нет, конечно же. Зачем? У меня нет намерения писать мемуары.
Он засмеялся.
– А Фили говорил другое.
– Что?
Он сделал глоток из фляжки.
– В тот день, когда Джесси побила вас. Поэтому я и взял вас обратно. Он сказал, что вы уже подписали договор с издателем и собираетесь все рассказать о нашей семейной жизни.
Фили! Вот, значит, как было дело. Я крепко сжал в руках водоросли, представляя, что это шея Фили.
– Герб, должен признаться, я и впрямь ненавидел вас какое-то время. А потом одумался. Какого черта? Все пишут воспоминания.
Я сказал ему, что это неслыханное вранье, что Фили всего лишь – в своей обычной идиотской манере – старался вернуть меня на службу.
Он лишь пожал плечами.
– Неважно. Ах, до чего же мне тут нравится.
Злясь на Фили, я цеплялся за камень, пока президент вглядывался в морскую даль.
– Хотите выпить? – спросил он, протягивая фляжку и пытаясь рассмотреть меня в темноте. – Как вы там?
– Нормально, – ответил я, все еще не справившись со своими чувствами.
– Герб, я всегда хотел спросить вас.
– О чем?
– Вам нравилось быть бухгалтером?
Если честно, у меня не было настроения обсуждать свою профессию, и я пробормотал нечто нечленораздельное о том, что люблю работать с цифрами. |