Каваноу опустил кочергу. С отвалившейся челюстью он уставился на опустевший уже диск, затем на лиловую физиономию Хулигана и серебристую поросль на его голове — нечто среднее между волосами и перьями…

— Как это получилось? — потребовал он ответа.

— Полусися, — не моргнув глазом ответил Хулиган. Он качнул диском в сторону Каваноу, указал на свою голову, затем на диск, затем на голову Каваноу, затем снова на диск. Наконец он протянул штуковину Каваноу, почему-то склонив голову набок.

Каваноу опасливо взял диск. Руки его покрылись гусиной кожей.

— Хочешь знать, не я ли сделал камеру? — на пробу спросил он. Так, что ли?

— Сто ли, — отозвался Хулиган. Он снова поклонился, дважды кивнул и выпучил глаза.

Каваноу размышлял. Уставившись на диск, он представил себе необъятную машину с великим множеством разных приводных ремней и прочих движущихся частей, где все отчаянно крутится и вращается. Ага, вот она немного корявая, правда, но ничего. С одной ее стороны Каваноу прилепил загрузочное устройство, заставил человечка подойти к нему и высыпать целую бадью металлолома, а затем показал выходящие сплошным потоком с другой стороны фотокамеры.

Внимательно разглядывавший обратную сторону диска Хулиган выпрямился и с очередным поклоном забрал диск у Каваноу. Затем этот недомерок три раза стремительно обернулся вокруг своей оси, одной рукой зажимая нос, а другой яростно размахивая.

Каваноу отступил на шаг, покрепче сжимая кочергу.

Хулиган устремился мимо так быстро, что только пятки засверкали. Наконец, упершись подбородком в край модельного стола, он уставился на конструкцию в самом центре стола.

— Эй! — сердито выкрикнул Каваноу и последовал за пришельцем.

Хулиган повернулся и снова протянул ему диск. Там образовалась другая картинка: склонившийся над столом Каваноу на этот раз складывал крошечные фигурки и располагал их на фоне раскрашенной декорации.

Что, в принципе, и соответствовало действительности. По профессии Каваноу был рисовальщиком комиксов. К самой работе он был равнодушен механическое занятие, правда, хорошо оплачиваемое, но… оно разрушило в нем творца. Каваноу больше не мог рисовать, раскрашивать или гравировать ради собственного удовольствия. Тогда он занялся фотографией, а точнее, настольной фотографией.

Модели он создавал из глины, папье-маше, проволоки, бисера, кусочков дерева и вообще всякой всячины; расписывал их или красил, компоновал и освещал, а затем, с помощью своего верного "Хассельблада" и специального объектива, фотографировал. Уже через год результаты превзошли все ожидания.

Выстроенная теперь на столе конструкция казалась обманчиво простой. Фон и средний план занимали заросли пихты и горного лавра. На переднем плане у потухшего костра виднелись три фигуры. Не люди — дохлые, безволосые существа с большими мягкими глазами, одетые в походное снаряжение странного покроя.

Двое, сидевшие спиной к осыпающейся каменной кладке, склонялись над полоской бумаги, отмотанной от металлического цилиндра. Третий расположился на камне, ближе к камере, с обглоданной костью в руке. Очертания кости казались тревожно знакомыми.

Хулиган снова сунул ему диск, ухмыляясь и подмигивая. Каваноу, в котором любопытство пересилило раздражение, взял диск и вторично просмотрел сценку, уже показанную Хулиганом.

— Ну да, — кивнул он, — я это делал. Ну и что?

— Нью сто! — Хулиган взмахнул рукой слишком стремительно, чтобы уследить, и совершенно неожиданно в руке у него оказался крупный фрукт, нечто вроде лилового персика с бородавками. Заметив на лице Каваноу недоумение, Хулиган убрал квазиперсик туда, — откуда он и появился, и вытащил на свет комок полупрозрачных розовых нитей.