|
Никто и помыслить не мог, что рулить убойным назначат Триш Фарао – бойкую на язык, резкую и решительную дамочку из самой глуши графства. Фаворитом считался старший инспектор Колин Рэй – в паре со своей протеже Шарон Арчер, которая стала бы его правой рукой. Вот только главный констебль, которому требовалась эффектная строка в пресс-релизе, остановил свой выбор на Триш. Выписал ее из Гримсби и велел не миндальничать. Заместителями Фарао, впрочем, он назначил как раз Рэя и Арчер, чему те совсем не обрадовались. По слухам, парочке сообщили, что в реальности руководить будут они, а новый босс не более чем вывеска, громоотвод – на случай, если что-то пойдет не так. Триш Фарао, однако, придерживалась иной точки зрения и, увидев шанс выстроить нечто особенное, рьяно взялась отбирать людей в свою команду. Впрочем, на каждого ее новобранца Рэй отвечал собственными назначениями. И вскоре убойный отдел погряз в интригах, разделившись на два враждующих лагеря – упрямых старых вояк Рэя и прогрессивно мыслящих новичков-специалистов, отобранных Фарао.
Макэвой не примкнул ни к одному лагерю. На его визитке значился убойный отдел, но, по сути, он был сам по себе. И о переводе сюда он попросил сам, получив назначение в качестве сдержанной благодарности от высшего начальства. Его перевод стал наградой за то, что он чуть не загнулся при исполнении служебного долга, который никто не просил исполнять. По правде говоря, в отделе у него была роль полномочного посла и талисмана: образованный, вежливый, внушительной наружности, Макэвой воплощал собой Дивный Новый Мир полиции Хамберсайда. Он будто был создан для выступлений в Женском институте и местных школах, да к тому же в конце года на него можно свалить доклад о потребностях полиции в новом программном обеспечении. – Пап, ты чего? Пока Макэвой оглядывал площадь, ощущение скорого снегопада вдруг сгустилось. Он где-то слышал, будто в мороз снегопадов не бывает, но детство, прошедшее в жестких, беспощадных объятиях гор на западе Шотландии, научило его, что никакие морозы снегу не помеха. Еще немного, и холод скует землю. Ветер закружит снежинки, не позволяя им осесть. Поднимется вьюга, слепящая глаза, обращающая пальцы в камни… По нёбу Макэвоя растекся знакомый металлический привкус, и на миг он подумал, до чего же вкус подступающей метели схож с кисловатым вкусом крови. И тут раздались крики. Громкие. Истошные. На несколько голосов. Это точно не подвыпившая девица, за которой гонится подруга или которую щекочет ухажер. В криках звенел ужас, будто ночной кошмар сорвался с цепи. Макэвой развернулся в сторону шума. Движение на площади резко замерло, словно все эти скользящие по брусчатке мужчины, женщины, дети – лишь механические танцоры под крышкой музыкальной шкатулки и теперь их плавное вращение небрежно остановили. Он привстал, выбрался из-за стола и пристально вгляделся в церковные двери. Шагнул вперед, осознал, что стол по-прежнему цепляется за его ноги. Дернулся, отшвырнул стол и сорвался с места. Макэвой мчался через площадь, чувствуя движение со всех сторон. «Назад!» – орал он и махал руками, пытаясь остановить зевак, уже подтягивавшихся к церкви Святой Троицы. По жилам вовсю хлестал адреналин, к лицу прилила кровь. И только у церковного крыльца он вспомнил про сына. Дернулся, точно внезапно охромевший конь, конечности тут же налились тяжестью. Обернулся, посмотрел через площадь. Четырехлетний мальчик так и сидел перед перевернутым столом, рот распахнут – не иначе зовет отца. На какой-то миг Макэвой растерялся, не зная, куда бежать. В буквальном смысле остолбенел от нерешительности. Из церковных дверей выбежал человек. Весь в черном. И едва из разверстого зева дома Господня вырвалась эта тень, вопли усилились: в руке, перепачканной красным, что-то блестело. Времени защититься у Макэвоя не было. Он лишь успел увидеть, как взлетело вверх лезвие. |
