Устояла. Вздохнула, почти всхлипнула, и снова каменная маска.
Демоны! Если бы она ещё не пахла горьким диким мёдом! Упрямая девчонка, дивно упрямая! Но не упрямей его. Тигренок совершенно точно знал: стоит сейчас коснуться её, просто протянуть руку и коснуться, и они займутся любовью, не сходя с места. Он весь пылал, в штанах было тесно и тяжело, её запах кружил голову. Но он не собирался сдаваться и просить. Хочет наказать — пусть.
Тигренок стряхнул шнурок, распустил волосы, и лег на пол у её ног, лицом на скрещенные руки.
Шу смотрела на покорно подставленную спину, напряженные плечи, бугрящиеся мускулами, на ложбинку вдоль позвоночника и узкие бедра…
— Кхе корр ширхаб! Издевается, зараза! — еле удержалась, чтобы не выругаться вслух.
Ей нестерпимо хотелось провести ладонью по горячей коже, поцеловать каждый позвонок, зарыться лицом в мягкое золото.
«Эта поза! Актеришка балаганный, раненый герой на подмостках! Ну, получи же!»
Шу легонько провела плеткой вдоль изящного изгиба спины, с удовольствием отметив его участившееся дыхание. Ещё раз — по спине, и по плечам. Ударила невесомо, задев лишь воздух — как падение листа.
Пауза — послушать его дыхание. Спина напрягается: он ждет продолжения, уже не изображает шута бродячего.
«Будет тебе продолжение, Тигренок».
Ещё дюжина коротких поцелуев плети в рваном ритме. Пауза. Тигренок стонет еле слышно.
Теперь погладить: слегка, и посильнее, и ещё сильнее… пауза.
Он дрожит, сжимает зубы, дышит быстро и неглубоко.
Ещё погладить. Медленно, длинно. И коротко, сильнее. Ещё сильнее! Золотистая кожа краснеет. Он коротко вздыхает, напрягается — рельефом проступают мышцы спины и рук.
«Что? Хочешь сцапать, Тигренок? Обойдешься».
Дыхание в такт, с каждым ударом — слитный вздох. Плетка лишь тревожит воздух в волоске от его кожи, он уже подается навстречу её движению. И, наконец, настоящий удар. Вспухает короткая красная полоска — и стон, почти рык. Не боли, наслаждения.
Ещё удар — и вскрик. Удар длинный, короткий. Пауза… Он похож на тигра, изготовившегося к прыжку. Звериная мощь и грация, рык, клокочущий в горле.
«Ну же, подними голову! Посмотри на меня! Попроси прекратить! Какого демона ты позволяешь бить себя?»
Шу злилась. И на себя, и на Тигренка. На себя — за наслаждение его болью. На него — за упрямство. Он не сдался, не попросил прощения. Он позволил ей опять поддаться тёмным инстинктам.
Она больше не щадила и не ласкала его. Свистела плетка, украшая светлую кожу яркими рубцами. Запах крови и вид покорного тела у ног, его боль… вкусно! Сладко… Шу упивалась его стонами, любовалась напряжением. Она почти забыла…
Оранжевый лист, принесенный ветром, спланировал на исчерченное алыми рубцами плечо.
Шу замерла, еле остановив руку с занесенной плетью. Опомнилась и ужаснулась себе. Отбросила плетку, опустилась рядом с ним на пол, не решаясь дотронуться до окровавленной спины, откинула светлую прядь.
Тигренок пошевелился и взглянул на неё: спокойно, изучающе. В самой глубине зрачков Шу померещилось… нет, она увидела — восхищение. И усмешка на искусанных в кровь губах.
«Ну и характер! Не ты только что кричал от боли? Чему ты смеешься?»
Под его взглядом, с этой его усмешкой, Шу почувствовала себя напроказившей семилетней девчонкой.
«Кхе корр! Откуда ты взялся на мою голову!»
Благие намерения излечить последствия собственных забав рассыпались в прах.
— Вставай!
Шу снова злилась: «Да как он смеет! Ненавижу!»
Тигренок легко вскочил на ноги и уставился на неё выжидательно: «Ну, и что дальше?»
Видеть его глаза было для Шу невыносимо. |