— Мне нужно получить от господина Кабанюка несколько ответов на важные для меня вопросы. Ты переведешь.

— Я по-русски знаю всего несколько слов, — обалдел Папас.

— Достаточно, — успокоил его Апостолос, улыбнулся Кабанюку и непринужденно принялся ухаживать за ним.

На глазах изумленных греков господин Кабанюк рванул подряд три рюмки водки и запил пивом, потом смачно взялся за пожирание анчоусов.

— Спроси его, для чего Леонтович собирал недавно всех участниц конкурса и что за скандал там возник, — попросил Лефтерис капитана Папаса.

Тот нахмурил лоб и задумался, вспоминая слова.

— Товарищ Кабанюк. Этот человек, — он ткнул пальцем в Лефтериса, — тебя имеет спросить. Супермодели в конференцхолл зачем приходили? Шоумен Леонтович… — не найдя слов, Папас сжал кулаки и изобразил гнев шоумена.

Кабанюк, похмелившись, ощутил прилив жизненных сил и очень обрадовался, что есть с кем поговорить. Особенно с самим капитаном. Поэтому, разобравшись в вопросе Папаса, принялся объяснять, непроизвольно коверкая русские слова, будто сам был иностранцем.

Димитрис долго, внимательно слушал. Он намного лучше понимал русскую речь, нежели говорил по-русски сам. Апостолос и Лефтерис следили за его реакцией. Кабанюк повторял и втолковывал с удвоенной энергией, в перерывах закусывая водку маринованным осьминогом. Наконец Папас кое-как понял, о чем была речь в конференц-зале, и объяснил Апостолосу.

— Там у них возникли подозрения, что пропала девушка, которую вы знаете. Она — любовница графа Нессельроде. Председатель жюри, Татьяна, почему-то посчитала, что в каюте графа прячется другая девушка. Комиссия пошла проверять. С ними отправился покойный Янис. Посмотрели на девушку и убедились, что она и есть та самая Люба. Но очень больная.

— А как давно ее видел сам Кабанюк? — взволнованно спросил капитана Апостолос и налил главе администрации полную рюмку.

Выяснилось, что Кабанюк после отплытия из Греции с девушкой не встречался.

— Делай выводы, адмирал, — усмехаясь, посоветовал Лефтерис.

Апостолос поблагодарил Папаса и отпустил его. Не обращая внимания на пребывающего в счастливом расположении духа Кабанюка, он заметался по кают-компании и принялся рассуждать вслух.

— Неужели Янис что-то заподозрил? К чему эти его фразы об Антигони? Я тогда почувствовал, что он скрывает от меня информацию в надежде перепроверить. Но не успел. Его убили. Уж не подстроено ли это убийство? Кем? Татьяной? Нет… Маркеловым? Глупо…

А, может быть, графом? — вскользь предположил Лефтерис, сим зорко наблюдая за реакцией Апостолоса.

— Он-то здесь с какого бока?

Адмирал не любил, когда на людей, к которым он прикипел душой, бросали тень подозрений. Павел Нессельроде, с его ясным спокойным взглядом, мог быть кем угодно, но только не подлецом.

Лефтерис придерживался другого мнения. Он связал все ниточки в один клубок, внимательно изучил повадки графа. Выяснил о нем все возможные сведения у Яниса и заподозрил, что под личиной светского прожигателя жизни скрывается расчетливый, озабоченный служением каким-то своим идеалам человек.

— У графа есть претензии к Маркелову, но не более, — успокоил себя Апостолос. — Прежде чем подозревать друзей, я лучше заставлю перевернуть весь корабль и найти ту самую медсестру. Вот тогда-то мы и получим одну разгадку на все загадки.

— Не трудись, — посоветовал ему Лефтерис. — Я готов поспорить, что в каюте графа скрывается Антигони. Она появилась на корабле, чтобы отомстить.

— Ты паралитический дурак! — вскипел Апостолос. — Почему же, в таком случае, гибнут все, кроме меня?! Ни к Лавру, ни к Янису, ни к Маркелову она никакого отношения не имеет.