И почему оно позволяет, чтобы тепло, свет и рентгеновские лучи проходили сквозь него, оставаясь непроницаемым для самого ультрафиолета. Таковы свойства самого материала, которые должны признаваться без каких-либо объяснений.
Я стукнул молотком.
— Вопрос признан некорректным.
— Протестую, — заявил Мерфри. — Хейс не прав. Ни одно вещество не может быть абсолютно прозрачным. Стекло достаточной толщины остановит даже космические лучи. Вы хотите сказать, что синий свет или тепло пройдут сквозь планету?
— Почему бы и нет? — спросил Хейс. — Если вы никогда не встречались с идеальной прозрачностью, это не значит, что ее не существует. Нет ни одного научного закона, который подтвердил бы это. Планета была абсолютно прозрачной для любого изучения, за исключением относящегося к узкой области спектра. Подтверждено наблюдениями.
Я снова стукнул молотком.
— Объяснение признано достаточным. Хейс, продолжайте.
Его сигара погасла, и он снова раскурил ее.
— Во всех других аспектах планета была нормальной. Она чуть меньше Сатурна, думаю, где-то между ним и Нептуном по размеру. Последующие эксперименты показали, что она обладала массой, правда, невозможно определить, какой именно — определенно вдвое больше массы Земли. Обладала такими свойствами материального тела, как инерция и импульс, но гравитации не наблюдалось.
Часы показывали один час тридцать пять минут.
Хейс заметил мой взгляд.
— Да, — сказал он, — осталось всего три четверти часа. Мне следует поторопиться. Встреча со странной планетой не могла не заставить меня задуматься, и я пришел к интересному выводу', учитывая теории о космических лучах и новых звездах, которые уже разрабатывал.
Он глубоко вздохнул.
— Представьте, если сможете, наш космос как облако или... суператом, который...
— Прошу прошения, — воскликнул, вскочив на ноги Себастиан. — Вы собираетесь основать ваши объяснения на сравнении звезд с атомами или солнечных систем с электронными орбитами?
— Почему вы спросили? — спокойным тоном поинтересовался Хейс.
— Потому что, если так, я потребую немедленной дисквалификации. Веру в то, что атомы являются миниатюрными солнечными системами, можно сравнить с верой в Птолемееву систему мира. Данная идея не признавалась ответственными учеными даже на заре атомической теории.
Я кивнул.
— Джентльмен прав. Такая аналогия в качестве объяснения не признается.
— Протестую, — отчеканил Хейс. — В школьном курсе элементарной физики или химии во время изучения свойств газов, ради упрощения объяснения, молекулы представлялись крошечными биллиардными шарами. Это означает, что молекулы газа — биллиардные шары?
— Нет, — вынужденно согласился Себастиан.
— Это означает, — не унимался Хейс, — что молекулы газа в некоторых ситуациях ведут себя как биллиардные шары. Таким образом, действие одного предмета проще визуально представить, изучая действия другого. Я просто пытался описать явление в нашем мире звезд и для упрощения сравнил его с аналогичным, хорошо изученным явлением в мире атомов. Разве подобное означает, что звезды — увеличенные атомы?
Он сумел склонить меня на свою сторону.
— Ответ обоснован, — сказал я, — можете продолжить объяснение, но если председатель примет решение, что использована ложная аналогия, вы будете дисквалифицированы.
— Хорошо, — согласился Хейс, — на мгновение мы перейдем к другому вопросу. Кто-нибудь из вас помнит первые атомные электростанции, которые существовали сто семьдесят лет назад, и принцип их действия?
— Насколько я помню, — пробормотал Левин, — для выработки энергии в них использовался классический метод деления урана. |