– Сам иди. В том смысле, что вместе пошли. В «ооновскую» палатку. Обживаться будем…

Тёмный и lobo desierto

Перед первым выходом на «дозорный» маршрут генерал Смит выдал перед строем патрульных такую речь:

– Не завидую я вам, ребятки. Врать не буду. Даже не уговаривайте. Здешняя знойная пустыня – не самое лучшее место на нашей древней и прекрасной планете. Далеко – не самое…. Днём температура окружающего воздуха вплотную поднимается до плюс пятидесяти пяти градусов по Цельсию. А ночью, уже непосредственно перед рассветом, держится на уровне восьми-девяти. Те ещё контрасты-перепады. Не забалуешь, мать его избалованную…. Я уже молчу о песчаных бурях, налетающих внезапно, и об ядовитых змеях-пауках-скорпионах, водящихся в здешних песчаных барханах и лощинах в неимоверных количествах…. Но вы, братцы, крепитесь. Крепитесь и служите. Такова наша доля солдатская – трудная и почётная одновременно…

Остальные же российские офицеры были направлены на другие важные и серьёзные объекты: одни – зачислены в «вертолётно-десантную» команду, другие – в сапёрный взвод, а Горыныча, и вовсе, назначили старшим инструктором по полномасштабному обучению молодых «ооновцев», не имевших боевого опыта.

– Это, понятное дело, из-за его страхолюдного шрама на лице. То бишь, на морде лица, – язвительно усмехнувшись, пояснил Виталий Палыч. – Чтобы салабоны малолетние боялись (до дрожи в коленках и мочеиспускания несанкционированного), и, понятное дело, уважали.… А ты, Горюнов, на каких языках умеешь материться? Только на русском? Смешно. Непорядок. Загляни-ка вечером к нам на огонёк генеральский. Мы со стариной Фрэнком быстренько исправим это вопиющее упущение в твоём армейском образовании. Быстро и качественно исправим. По полной и расширенной программе. Надолго, бродяга, запомнишь. Гы-гы-гы…

То есть, их патрули-караулы весь световой день настойчиво и целенаправленно обходили крутые и пологие склоны Чёрного ущелья, высматривая следы пребывания подлых ливийских диверсантов. Или же, наоборот, жутко-прогрессивных повстанцев, желающих взорвать – к нехорошей матери – какой-либо из нефтепроводов, принадлежавших богатенькому диктатору Каддафи.

Иногда следы обнаруживались, о чём тут же по рации сообщалось на базу. Тогда в воздух поднимались хищно-эстетичные «Ирокезы» и, изредка постреливая, начинали старательно кружить-барражировать над барханами, ущельями и лощинами…

А в обеденное время следующего дня, после ночёвки у походных костров, патрули встречались у приметной гранитной скалы и – уже совместно – возвращались к руслу безымянного ручья, где их поджидал знакомый пятнистый автофургон.

Это произошло во время их третьего совместного патрулирования.

Дневной обход вверенной местности ничего не дал. В том смысле, что ничего мало-мальски подозрительного обнаружено и замечено не было. И они – к закату солнца, сделав по дороге пять-шесть кратких привалов в тени тёмно-красных скал, – успешно дошагали до Шестого рыжего бархана, где и решили остановиться на ночлег, благо, что дров здесь было в достатке. Во-первых, бескрайняя полоса сухого колючего кустарника. А, во-вторых, обгоревшие останки длинных щитовых бараков.

– В этом месте, Тёмный, когда-то давно располагались наши армейские склады, – объяснил Аль-Кашар на причудливой смеси французского, английского и арабского языков. – Прилетел большой-большой военный самолёт, сбросил пузатые чёрные бомбы, бараки сгорели. Дотла. Потом прилетел другой военный самолёт, ещё больше первого. Обрызгал всё вокруг очень ядовитой водой. Кусты, чертополох и верблюжьи колючки сразу же засохли.