Доктор Руссо говорит быстро, но доброжелательно:

— Положение дел у нас сейчас определенно критическое... Рука у него немного отекла из-за жидкостей, которые ему вливают... Меня немного беспокоит кровоток, но еще слишком рано говорить, понадобится ли ему эскаротомия.

И не успевает она задать вопрос, как он начинает в простых выражениях объяснять зловещий медицинский термин.

— Эскаротомия — это хирургическая процедура, применяемая при полнослойных ожогах третьей степени, когда эдема — или отек — ограничивает циркуляцию крови.

Вэлери пытается осмыслить услышанное, а доктор Руссо продолжает уже медленнее:

— Ожоги делают кожу очень жесткой, негибкой, а так как мы восполняем потерю влаги, обожженная ткань опухает и натягивается еще больше. Это вызывает давление, и если давление продолжает нарастать, оно затрудняет кровоток. В этом случае нам приходится делать надрез, чтобы снизить давление.

— У этой процедуры есть побочный эффект? — спрашивает она, умом понимая, что у всего есть побочный эффект.

Доктор Руссо кивает.

— Что ж, хирургического вмешательства всегда хочется избежать, если это возможно, — говорит он с тщательно отмеренным терпением. — Может быть небольшой риск кровотечения и инфекции, но обычно эти вещи мы контролируем... В общем и целом, я не слишком беспокоюсь.

Разум Вэлери останавливается на слове «слишком», анализируя оттенки и степень тревоги врача, истинное значение его заявления. По-видимому, почувствовав это, доктор Руссо чуть улыбается, сжимает через два одеяла левую ногу Чарли и говорит:

— Я очень доволен состоянием Чарли и надеюсь, что мы идем на поправку... Могу вам сказать, он боец.

Вэлери сглатывает и кивает, думая о том, что лучше бы ее сыну не приходилось бороться. Лучше бы ей не приходилось бороться за него. Она устала от борьбы еще до того, как случилось это.

— А его лицо? — спрашивает она.

— Я знаю, это тяжело слышать... Но здесь мы тоже вынуждены подождать и посмотреть... Понадобится несколько дней, чтобы установить: это ожоги второй или третьей степени? Когда мы определимся с его травмами, тогда и сможем выработать план действий.

Закусив губу, Вэлери кивает. В молчании проходит несколько секунд, и Вэлери замечает у него щетину, появившуюся с прошлого вечера и бросавшую тень на его подбородок и щеки. Она задается вопросом, был ли он дома и есть ли у него свои дети.

Наконец он нарушает молчание:

— А пока мы будем очищать и увлажнять кожу и неусыпно за ним наблюдать.

— Хорошо, — снова кивает Вэлери.

— Мы будем неусыпно за ним наблюдать, — говорит доктор Руссо и касается ее локтя. — А вы постарайтесь поспать этой ночью.

Вэлери выдавливает улыбку.

— Я постараюсь, — говорит она и снова лжет.

Позднее, той же ночью, Вэлери лежит без сна в своем кресле-качалке и думает об отце Чарли и о том вечере, когда они встретились в захудалом баре в Кембридже, всего через несколько дней после грандиозной ссоры с Лорел. Вэлери пришла одна, понимая всю ошибочность своей затеи еще до того, как увидела его. Он сидел в углу, тоже один, курил сигарету за сигаретой и казался таким таинственным, красивым и волнующе встревоженным. Она решила, что ей требуется бездумная связь, и если шанс представится, она уйдет с этим мужчиной. В итоге Вэлери так и сделала три часа спустя, после четырех бокалов вина.

Его имя было Лайонел, но все называли его Лайон, что сразу должно было послужить сигналом опасности.

Он и похож был на льва — с потрясающей золотистой кожей и зелеными глазами, густой гривой курчавых волос и большими грубыми ладонями. Затем его темперамент — холодный и вялый, со вспышками гнева. И, подобно льву, он с огромным удовольствием перекладывал все житейские заботы на львицу — будь то стирка, готовка или оплата счетов.