Я хочу верить: это красноречиво свидетельствует о моем характере, о сути того, кем я являюсь как личность и мать. Кроме того, это демонстрирует мою способность храбро противостоять кризису и с достоинством встретить несчастье. Я по-прежнему контролирую себя, хотя уже не контролирую свою жизнь. И может, отчасти, все это правда.
Но, вероятнее всего, я просто в шоке, чувство это не идет на спад и сейчас, когда я беру телефон, чтобы позвонить Кейт.
— Привет, девушка, — говорит она, и я слышу на заднем плане звуки Манхэттена — гудят машины, со скрежетом тормозят автобусы, мужчина кричит что-то по-испански. — Как дела?
Я колеблюсь, потом слушаю, как произношу вслух эти слова:
— Ник мне изменил.
Именно в этот миг моя новая реальность резко обретает очертания. Реальность того, что Ник является, и всегда будет, одним из этих мужчин. И по его милости я стала одной из тех женщин. Изменник и жертва. Вот кто мы теперь.
— Тесса! Боже мой... Ты уверена? — спрашивает она.
Я пытаюсь ответить, но не могу говорить – наконец прорываются сдерживаемые слезы.
— Ты уверена? — повторяет Кейт.
— Да, — рыдаю я, прижимая к груди коробку «Клинекса», — он сказал, что сделал это... Да.
— О, Тесса... Черт, — шепчет она. — Я так тебе сочувствую, милая. Так сочувствую.
Она, как никогда долго, слушает мой плач, бормоча слова поддержки, понося Ника, и, наконец, спрашивает меня, не хочу ли я поделиться подробностями.
— Я понимаю, если нет... Если ты не готова...
— Особо нечего и рассказывать, — с трудом выговариваю я. — Сегодня вечером он приехал домой. Сказал, что гулял с ней в Коммоне.
— С ней? — мягко нажимает Кейт.
— С той, кого мы подозревали. С кем видела его Роми.
Я не в состоянии произнести ее имя, клянусь никогда больше не произносить ее имени. Внезапно я понимаю те чувства, которые испытывала моя мать все эти годы.
— И он просто сказал тебе... что у него роман?
— Он не назвал это так. Не знаю, как это можно назвать... Он сказал, это случилось только один раз. Они занимались сексом, — говорю я, и это слово ножом поворачивается в моем сердце, слезы по-прежнему льются ручьем. — Он сказал, что покончил с этим сегодня. И это его версия. Как будто его слово чего-то стоит.
— Ясно. Ясно!
Она перебивает меня со смущающим оптимизмом.
— Ясно — что?
— Значит, он не... уходит?
— О, он ушел, — с издевкой говорю я, злость выходит на поверхность, временно остановив мои слезы. — Он ушел. Я велела ему убираться.
— Но я хочу сказать, он не бросает тебя. Он не хочет... быть с ней.
— Ну, ясное дело, он хочет быть с ней. Очень-преочень хочет.
— Один раз, — говорит Кейт. — И теперь он сожалеет. Раскаивается в этом. Правильно?
— Кейт, ты пытаешься убедить меня в пустяковости всего этого?
— Нет. Ничего подобного... Просто я вижу нечто обнадеживающее в том, что он признался. А не оказался пойманным...
— Да какая разница? Он это сделал. Он это сделал! Он трахнул другую женщину! — впадаю я в истерику.
Должно быть, Кейт тоже это слышит, потому что говорит:
— Знаю. Знаю, Тесс... Я не преуменьшаю этого, совсем... Но он хотя бы признался тебе. И по крайней мере закончил свои с ней отношения.
— Это он так сказал. Он может заниматься этим сейчас. В эту самую секунду, — говорю я, и в голове у меня возникают тошнотворные картины. Я рисую себе блондинку, потом брюнетку, потом рыжую. Я воображаю большие полные груди, потом маленькие, торчащие, затем идеальные, нечто среднее между теми и другими. |