Элиза промолчала. Она поняла: холод понадобился, чтобы уберечь тело от разложения.

Вскоре они остановились, и Элиза впервые увидела других обитателей замка. Два изможденных воина стояли по обеим сторонам двери, ведущей в комнату.

— Леди Элиза де Буа прибыла оплакать короля, — коротко объяснил ее провожатый. — Смотрите, чтобы ее не потревожили во время молитв.

Рыцари кивнули и отступили. Элиза обеими руками толкнула тяжелую дубовую дверь. С тихим скрипом, похожим на стон, она отворилась внутрь. Элиза вошла в комнату и закрыла дверь за собой.

Мгновение она просто стояла, привалившись спиной к двери, и смотрела на высохшее тело, мирно покоящееся между четырех столбов с толстыми свечами, пламя которых трепетало и шипело в сыром ночном воздухе.

Слава Плантагенета исчезла. Тело принадлежало преждевременно состарившемуся человеку, источенному болезнью и скорбью. После смерти щеки Генриха ввалились, лицо избороздили морщины, губы ссохлись. Он лежал в короне, с мечом и скипетром по бокам, однако выглядел слишком жалко для некогда гордого и надменного короля.

Элиза невольно поднесла пальцы ко рту и прикусила их, не чувствуя боли, пытаясь подавить рыдания, поднимающиеся в ней.

Внезапно она бросилась к телу и упала на колени рядом с ним. Руки Генриха были уже отмечены печатью разложения и закостенели; она обхватила их и омыла горячими слезами своей любви.

Она не помнила, сколько времени простояла на коленях, оцепенев от потери. Но наконец ее рыдания иссякли, и она отвела прядь седеющих волос со лба Генриха, нежно вглядываясь в искаженное лицо.

Когда-то он был красивый. Неистовый. Король во всем. Генрих Плантагенет был человеком обычного сложения и роста, но жилистым, сильным и подвижным от постоянного пребывания в седле. Иногда он бывал властным и грубым, тщеславным и требовательным, поддавался приступам гнева. Но где бы он ни появлялся, он оставлял впечатление жизненной силы — непоколебимой, решительной, упрямой и гордой. Он был нетерпеливым, но, несмотря на все это, его уважали и любили за нрав, ум и знания. Генрих обладал поразительной способностью к языкам; в его владениях пользовались несколькими языками, и король знал их все: французские диалекты южных земель, язык норманнов, принятий на севере и при дворе Англии, англосаксонский язык своего народа и латынь, которой тогда пользовались во всем христианском мире. Король знал даже уэльский и гэльский языки диких шотландцев. Его разум был такой же живой и проворный, как и тело.

Он улыбался — и казалось, что на небе выглядывает солнце: он улыбался, как подобает королю.

Элиза знала, что никогда не забудет их первую встречу. Или, точнее, день, когда она увидела Генриха впервые. Ей было четыре года, когда король появился в Монтуанском замке.

Он приехал с несколькими своими людьми, однако Элиза с трепетом смотрела только на короля. Голубая накидка, отделанная горностаем, стлалась за ним по воздуху, за великолепным всадником, казалось, рожденным в седле.

И еще ей запомнились волосы — золотисто-рыжие, блестящие под лучами солнца.

Сначала Элиза сочла его Богом, ибо воистину это был король королей.

С замковой башни, откуда Элиза бросала камешки в ров, она пробежала через обеденный зал, по лестнице вверх и ворвалась в комнату матери.

— Мама, Бог приехал! Бог приехал!

Ее мать весело рассмеялась, и этот звук напомнил журчание ручья весной.

— Это не Бог, детка. Это наш повелитель, лорд Генрих, герцог Аквитанский и Нормандский, граф Анжуйский и Менский, король Англии!

Всегда, когда прибывали важные гости, Элизу отсылали прочь вместе с няней, но на этот раз все было иначе: сам король приехал взглянуть на нее. Придя в восторг, девочка уселась к нему на колени, радуясь возможности блеснуть своими манерами и сообразительностью. Герцог и герцогиня Монтуанские, отец и мать Элизы, радостно заулыбались, когда король похвалил красоту их ребенка.