Алена словно бы лишилась чувств в этом внезапном поцелуе. Но нет! Напротив, все чувства ожили, пробудились: никогда она так остро не чувствовала благоуханную земную твердь, в которую еще настойчиво вжимало разгоряченное мужское тело, и впервые запах не только трав и цветов касался ноздрей Алены, но и незнакомый, резкий мужской дух.

Он оскорблял ее – и ласкал. Заставлял задержать дыхание – и в то же время вдыхать все глубже. Отвернуться – и приникнуть, пытаться вырваться – и держаться крепче и крепче…

Она обнимала его. Руки скользили под рубашкой, ощупывая напряженные мышцы юношески худого, но широкоплечего тела. Она самозабвенно внимала нахлынувшим на нее новым ощущениям, но все еще противилась пожирающему натиску его рта. Чудилось, его губы, алчно вбиравшие в себя весь ее рот, высасывают из нее все жизненные соки, оставляя взамен сладостную истому и туман, который застилал голову, одурманивал, и силы ее иссякали в том поцелуе. Уже мало было – лежать, разметавшись, страстно, самозабвенно впиваясь в его губы. Тело вздрагивало от резких, волнообразных движений его тела, и порою изо рта его в рот Алены врывались глухие стоны, словно и ему уже не в сласть, а в муку сделалось столь долгое и самозабвенное соитие губ.

Руки Алены вспорхнули над его спиной, вяло опустились на плечи. Вот как, она и не заметила, что плечи его обнажены… и обнажена спина ниже пояса. Чудилось, одежда сама собой соскользнула с него во время этих волнообразных движений… так соскальзывает змеиная кожа с мучителя женского, похотника, сладострастника Змея Огненного, оставляя распаленным объятиям женским искусительную красоту стройного тела, изгиб мраморных чресл – и твердую плоть, которая нетерпеливо стучится в ждущие врата…

Наконец содрогания двух тел стихли, и они мгновенно рухнули в неодолимый сон, в то обмиранье, которое всегда настигает любовников, осушивших чашу наслаждения сверх всякой меры – до дна.

В тот сон, который есть подобье смерти…

Побег

«Вот и сбылось гаданье, – подумала тогда Алена с блаженной улыбкою, – я вышла замуж в лес!»

Цепочка темных следов протянулась по серебристой от росы траве, и Алена ощутила, что сердце ее готово вырваться из груди и полететь по этому следу. В это мгновение – одинокая, покинутая, изломанная, со следами крови на бедрах – она была счастлива, как никогда, и, как никогда, исполнена веры в будущее счастье…

Но жизнь взяла свое, и скоро эта ночь, и это утро, и это ощущение всепоглощающего блаженства превратились в ее памяти в крошечную искорку, которая то счастливо, то болезненно тлела в самой глубине сердца… но сейчас вдруг снова разгорелась огнем, согревая оледенелую душу, озаряя разум, освещая путь надежде.

«На что это мне? – тихо спросила себя Алена. – Что дальше будет?»

Алена вскинулась, безотчетно таща на себя съехавшую ряднушку.

Еротиада!

– А я нарочно тебя не будила – хотела поглядеть, каково далеко твое бесстыдство зайдет, – прошипела сестра трапезница. – Ну и ну, дальше некуда. Одевайся, да не мешкай. За непослушание – за просыпание быть тебе сеченой так, что надолго запомнишь, как ослушничать!

Они вышли из каморки, вышли в коридор, и Алена вдруг наткнулась на взгляд молоденькой сестры-белицы, прибывшей в монастырь лишь немногим раньше ее, и даже споткнулась: такая жгучая ненависть горела в том взоре. Зашелестел шепот, исполненный яду: «Убийца!»

Она прикусила губу.