|
Такой интерес книга Клавеля вызвала прежде всего потому, что задела «болевую точку» социальной психологии, выявила острую потребность в нравственной опоре, которую испытывают сегодня миллионы жертв безнравственной капиталистической системы. Писатель пытается опереться в своем поиске нравственных истоков на исторический опыт народа. Поиск этот стал характерной приметой французской литературы последнего десятилетия. В конце 70-х — начале 80-х годов выходит немало книг, герои которых — представители трудового народа — хранителя высоких нравственных ценностей. Взять, например, романы Жана Жубера «Красные сабо» (1979), Ж.-М.-Г. Леклезио «Пустыня» (1980), Роже Бордье «Большая жизнь» (1981), «Счастливые времена» (1984), Андре Стиля «Дитя-божество» (1979), Пьера-Жакеза Элиаса «Золотая трава» (1982), Робера Сабатье «Тайные годы жизни человека» (1984).
Роман «Свет озера» сыграл важную роль в развитии этой демократической, антибуржуазной литературы. В нем наиболее развернуто и полно представлена положительная программа защиты человека и человечности в бесчеловечном обществе, потому что герои Клавеля показаны в схватке с самой чудовищной формой проявления этой бесчеловечности — с войной.
Часть первая ПУТЬ ЧЕРЕЗ ЗИМУ
Моим друзьям Дюфуру, Реймону, Сотеру. Братски 1
Ночь уже зашла за половину. Ночь зимняя, но такая сияющая, совсем как июльская южная ночь. Полная луна заливала нестерпимой белизной плато. Вся эта безбрежность света обрушивалась на черную громаду леса, залегшего там вдали у горизонта, придавленного тяжелым сверканием небес. Как распознать дорогу среди этой ленивой зыби, где глыбились сугробы, лишь слегка оттененные зеленой прозрачной тенью, такой же, как и весь мир, блистающей, но льдистой. И тем не менее долгая череда крытых крепкой парусиной повозок, поставленных на полозья, двигалась прямо на восток, туда, где горы преграждали небосвод. Бизонтен Доблестный шагал крупно, немного тяжеловато, лодыжки его были обмотаны кусками мешковины, отчего ноги казались неестественно огромными. Да и у всех прочих тоже, поэтому им приходилось на шагу шире расставлять ступни. Лошадям было не так трудно, как людям. Бизонтен, что вел кобыл, запряженных цугом, чуть отошел в сторону. И гаркнул: — Вот он, великий свет! Клянусь тебе, страна, лежащая внизу, ты такого никогда не видывала! Он коротко, как-то по-птичьи захохотал и замолк. Лиз, кобылка, запряженная первой, прижала уши и затрясла башкой. Потому что любой звук в этом бескрайнем просторе звучал как лязганье металла. Пьер Мерсье, шедший впереди, оглянулся и бросил в ответ: — Что верно, то верно. Прав ты был, что уговорил нас выехать затемно. Голос его разнесся так далеко, что Бизонтен озадаченно покачал головой. — Ну и чертовщина! — процедил он сквозь зубы. — До того все здесь, даже воздух, перемерзло, что икнешь — за десять лье услышат! Клубы пара, слетавшие с губ тех, что вели караван, смешивались с тяжким дыханием лошадей, крупы и бока которых, казалось, дымились. И это дыхание, этот парок расползались белым по белизне плато, вольготно раскинувшегося под белым лунным светом. Ветер стихал, словно придавленный морозом. Он, ветер, взлетел на вершины, чтобы оттуда продолжать свой путь, и, конечно же, это он раздувал и без того яркое сияние звезд. Бизонтен остановился. Леса долины Жу были уже далеко позади, но ему почему-то почудилось, что черные их верхушки укоризненно покачивают головами. Он пробормотал про себя: — Сосна — она дерево гневливое. Все, что было здесь живым: люди, животные, дальний лес, тени лошадей, повозок и людей, — казалось не столь живо, как сами небеса. |
