Изменить размер шрифта - +
Он вздрогнул, напряг все мышцы, ощутил, как некие шлюзы в нем с треском прорвались и… и из него вместе с обжигающим зловонным потоком стала уходить жизнь… Ему было стыдно, ему было больно, он дрожал от досады и лихорадки, но ничего не мог сделать, даже пошевелиться.

Подошел бурят, наклонился к нему, покачал головой, сказал:

– Плохо, барин… нехорошо!

Бурят был одет в сшитые между собой козьи шкуры, изо рта у него свешивалась длинная серебряная трубка, в расщелинах глаз плескалась темная, маслянистая жидкость.

– Плохо, барин… – повторил он. И добавил: – Ты, барин, давай не помирай. А то мне только половину дадут.

 

4

 

Станислав Романович Лепарский, кряхтя и отдуваясь, натянул левый сапог и, поскольку труд это был немалый, готовился приступить к правому с помощью ординарца, когда в палатку вбежал лейтенант Ватрушкин. Прихлопнув рукой еще подскакивавшие от быстрого бега ножны и приосанившись, он воскликнул:

– Имею честь доложить, ваше превосходительство, что политический заключенный Озарёв найден! Его ведут сюда два бурята. Один из наших патрулей встретил их и поспешил сюда, чтобы предупредить нас. Арестанта доставят с минуты на минуту.

Генерал так обрадовался, что у него даже сердце защемило. Не ответив ни слова, он повернулся к висевшему над его кроватью распятию и опустился перед ним на колени. За десять дней, в течение которых продолжались поиски, он уже потерял надежду настичь беглецов и жил с ужасным ощущением приближающегося конца света: ведь вот-вот ему придется писать рапорт о случившемся. Известить о том, что от него сбежал заключенный! Отправить это царю! Этих людей дали ему «под крыло» свыше, охранять их – то же, что соблюдать священные заповеди, и если кто-то один канет в неизвестность, он – обесчещен, все равно как если бы он украл бриллиант из царской короны… К счастью, все возвращается на круги своя… Равновесие восстанавливается. Наконец-то ночи обещают стать спокойными.

– Слава Богу! – сказал он вслух и поднялся. – Филата тоже арестовали?

– Нет, он сумел сбежать.

– Ладно, это не столь серьезно. Всего-навсего ссыльный из уголовников. В счет идут только декабристы!

Он сделал несколько шагов по палатке и поймал себя на том, что хромает: одна нога была в сапоге со шпорой, другая разута. Замер посреди палатки и вымолвил грозно:

– Я еще покажу ему, этому… этому… где раки зимуют!

Правда, угроза прозвучала даже для него самого фальшиво: как бы Станислав Романович ни раздувал ноздри, сколько бы ни бранился, настоящей ярости в адрес беглеца не испытывал. Коменданту приходилось сейчас даже сдерживаться, чтобы не благодарить от всей души виновника того счастья, какое обрушилось на него несколько минут назад, когда он узнал о поимке несчастного. Сделав над собой усилие, он спросил:

– Вы взяли с собой кандалы?

– А как же! Есть-есть, ваше превосходительство!

– Отлично! Он пройдет остаток этапа с железом на ногах. Один из всех! И отдельно от остальных!

– Выдержит ли он, ваше превосходительство? Идти еще так долго…

– Будет ему урок. И пример для других.

– Конечно, конечно, ваше превосходительство.

Наконец с туалетом генерала можно было покончить: он оделся, денщик помог ему натянуть и второй сапог, смахнул щеткой пушинки с мундира, протянул флакон одеколона: старик по воскресеньям всегда одной капелькой смазывал усы, еще двумя – за ушами.

– Идите, Ватрушкин, – махнул он рукой и принялся, надев парик, прихлопывать его ладонями на висках, чтобы не топырился. – Да! Проследите там, чтобы появление этого беглого каторжника осталось по возможности незамеченным.

Быстрый переход