|
И таких прекрасных овощей не найти было ни на одном крестьянском огороде в окрестностях Читы! Картошка, капуста, морковь – все в изобилии произрастало на тучной земле. Там росли даже огурцы – до прибытия сюда декабристов тут почти никто и не знал, что существует такой деликатес… По мере того, как генерал проходил мимо, огородники – князья, графы, бывшие гвардейские офицеры – распрямлялись. Руки у них были черные от земли, лица усталые, но здоровался он с ними точно так же, как если бы они встретились не посреди грядок с рассадой, а в каком-нибудь коридоре Зимнего дворца.
Внутри здания Станислав Романович обнаружил еще нескольких узников: они читали или писали в чистых тихих комнатах. Вначале, соблюдая монаршую волю, Лепарский запретил в камерах книги, но жены сделали все возможное и невозможное, чтобы доставлять их в острог тайком, и, когда коменданта известили о том, что в арестном доме собралась уже целая библиотека, он не нашел в себе мужества уничтожить ее. И теперь, уже с его согласия, заключенные получали все, в чем нуждались по части литературы. Более того, в каждой пришедшей с почтой посылке непременно были русские или иностранные газеты, журналы… Лепарский писал на первой странице «прочитал», ставил внизу подпись, и завизированная им пресса поступала к адресатам. На самом-то деле, прочесть этого всего он не мог никак: для того, чтобы прочесть, ему нужно было бы, кроме русского и французского, изучить еще и английский, немецкий, испанский, итальянский, греческий, латынь, иврит… Генерал подумал и некоторое время спустя заменил визу «прочитал» визой «просмотрел». Более скромная формулировка – во всяком случае, так ему показалось – куда меньше его компрометировала. Протиснувшись между кроватями, он остановился около Завалишина, погруженного в перевод Библии; заглянул через плечо Никиты Муравьева: тот наводил какие-то справки по тексту «Филиппик»; Баратынский на грифельной доске старательно выписывал какие-то уравнения; Ивашев рылся в груде книг, возвышавшейся на полу… Так, что тут у него? «Труды по археологии», «Классический словарь естественной истории», «Трактат о революциях на поверхности планеты»… Что-что? Какие еще революции?.. У Лепарского мгновенно проснулся охотничий инстинкт, он встрепенулся и торопливо схватил книгу. Неужели по нечаянности пропустил? Вот его виза на титульном листе… А кто автор? Кювье? Нет, это имя ему неизвестно. Движимый ужасным подозрением, генерал перелистал несколько страниц… Фу-у-у… Ложная тревога! Слава тебе Господи! Тут имеются в виду революции, вполне дозволенные законом… Опять-таки естественные науки… Фу-у-у… Ивашев смотрел на коменданта, не скрывая иронии. Лепарский отдал ему томик и отправился дальше, улыбаясь про себя. Переходя из одной камеры в другую, он заметил доктора Вольфа – тот стоял в коридоре, раскуривая трубку. За его спиной маялся князь Одоевский – бледный, со страдальческим лицом и забинтованной рукой. Комендант спросил сразу обоих, стараясь не выдать вопросом тревоги: – Надеюсь, ничего серьезного? – Нет-нет, – ответил врач. – Обычный нарыв. Я только что вскрыл его. – А-а-а, отлично, отлично, – думая уже о своем, ответил Лепарский. Затем, словно бы вспомнив, спросил: – Но вы, конечно же, помните, что в принципе не должны… – Помню, разумеется, – сухо сказал Вольф. – Вот только дело было срочное – могла воспалиться вся рука… А генерал подумал, как же повезло каторжникам, что среди них находится этот замечательный человек – бывший штаб-лекарь 2-й армии и личный врач генерал– фельдмаршала, главнокомандующего тою же армией графа Витгенштейна. |
