Миновали три версты. Теперь предстояло перебраться через разлившуюся, как в половодье, Ингоду. Конвой остановился на топком от грязи берегу. Пристань, к которой причаливал паром, осаждала толпа. Это были жители Читы, которые во множестве явились сюда, чтобы пожелать доброго пути «своим каторжникам», обеспечившим городу благоденствие. Некоторые дамы вышли из тарантаса – им хотелось еще раз попрощаться со слугами, поставщиками, соседями. Софи расцеловала в обе щеки рыдающую Пульхерию, у которой прожила так долго, пожала руку ее мужу Захарычу. «Как она добра к другим!» – подумал Николай, наблюдая за этой сценой издали. На жене было серое дорожное пальто, соломенная шляпа с вуалеткой. Он хотел подойти, потом передумал – зачем? Волнение отбывающих и провожающих все нарастало, дамские ридикюли снова и снова раскрывались, последовала новая раздача денег и всплеск ответных благодарных восклицаний.

– Благодетельница наша! Храни вас Господь! Что с нами без вас станется?..

Из всех декабристок самые большие толпы собирались вокруг матерей семейств: они поднимали на руках младенцев и с гордостью показывали их молитвенно сложившим руки почитательницам. В конце концов, дети устали от шума и толпы и принялись вопить на разные голоса. Подбежал Лепарский с выпученными глазами:

– В чем дело? Что случилось? Несчастье?

Генерала успокоили, и он вернулся к своим трудным обязанностям, принялся выкрикивать приказы кучерам и солдатам, бранить лошадей, угрожать реке… Добрая четверть часа ушла на ликвидацию хаоса, наконец, перевоз был организован. Николай уже находился на пароме, когда внезапно загремел гром, и небо прошила ослепительная молния. Посыпался теплый дождик, поначалу такой мелкий, что казался больше похожим на изморось. Однако капли все росли, увеличивались в объеме, и вода под их ударами словно бы строила гримасы. Пейзаж на берегу тоже исказился… Деревья, которые дождь безжалостно хлестал по стволам и кронам, сбрасывали листву, лица провожающих затуманились, дорога цветом слилась с рекой, река – с дорогой…

Николай ступил на противоположный берег Ингоды с ощущением, что продолжает плыть по течению. Паром отошел, приплясывая на желтых волнах. Внизу метались лошади, не способные шагу сделать по скользкой земле, уезжавшей у них из-под ног, им, наверное, казалось невозможным попасть на паром, но все-таки, в конце концов, удавалось. Было видно, как суетятся вокруг повозок, с которых ручьями текла вода, дамы в разноцветных, промокших насквозь платьях. Парому предстояло совершить не меньше дюжины путешествий с одного берега на другой, чтобы перевезти всех. А поскольку никакого укрытия не было, те, кто вынужден был оставаться у пристани, стоически не двигались с места, хотя на них обрушивался водопад. Когда последний солдат с обнаженным штыком в серебряных капельках, в накрытом чехлом кивере, сошел с парома, Лепарский перекрестился и сделал знак Ватрушкину начать перекличку. Никого не потеряли. Крестьяне с того берега, прокричав еще раз «Прощайте!» и помахав руками, начали расходиться.

И тут дождь взял да и кончился. В головокружительном вращении туч обозначился лазурный просвет. По мере того, как отверстие в облаках расширялось, синева неба становилась все ярче, все интенсивнее. Земля дымилась, листья на деревьях сверкали, блестящие, будто лаком покрытые, травы выпрямлялись, солнце посылало сквозь разбегающийся туман веера лучей.

Продолжился марш… Спины у всех были мокрые, штаны приклеились к ногам, с каждым шагом в башмаках хлюпала вода.