– Что ещё за афанди?

– Ну такие, смешные.

– Ладно. Только стой там подальше. – Щёголь сложил газету, положил на колени.

– Пошёл однажды афанди… – начал я поспешно, боясь, что парень раздумает слушать, и осекся. Бывает же так: в этот миг я не мог вспомнить ни один анекдот. Я стал лихорадочно рыться в памяти. Слава богу, вспомнил: – Шёл однажды афанди по улице и нашёл зеркало. Взглянул в него, увидел себя: «Извините, я не знал, что это ваше зеркало!» – бросил находку и пошёл восвояси.

– И всё? – поморщился щёголь.

– Хотите, ещё расскажу?

– Давай.

– Афанди залез однажды в чей-то сад и попался. Хозяин у него спрашивает, как он здесь оказался. А Ходжа Насреддин вместо ответа кричит, почему тот не купил своей жене галоши. Хозяин удивился, говорит: «Ты чего это, я об одном, а ты о другом». – «В том-то и дело, – отвечает афанди, – только начни, а о чём спросить всегда найдётся».

Щёголь не засмеялся, даже не улыбнулся. Огляделся по сторонам, собрался вставать, но я поспешно начал другой анекдот, не давая ему уйти:

– Совершил как-то афанди преступление, падишах велел его повесить. Перед повешением у Ходжи спросили, какое у него последнее желание, обещали выполнить. «Повесьте меня через живот», – попросил афанди. Палачи удивились, спрашивают, почему через живот. Мол, шея не любит щекотки, отвечает Ходжа.

– И это всё? – встал щёголь с места, взяв газету.

– А денег не дадите? – пошёл я за ним.

– Каких ещё денег?

– Вы же обещали…

– Ах, вот как! На! – И щёголь бросил к моим ногам пятикопеечную монету. Пять копеек! А одна дыня стоит самое меньшее десять рублей! Чтобы купить одну дыньку, нужно собрать ещё двести таких потёртых монет… Что он мне подал, когда у самого карманы полны денег? Не нуждаюсь я в твоей подачке, понял, умру – не возьму!..

Я еле сдерживался, чтоб не разрыдаться. Поднял с земли медяк и изо всей силы швырнул его вслед за щёголем, и – надо же! – пятак звезданул его по уху!

– Держи шпану! – заорал щёголь, но меня уже и след простыл.

Не сажайте меня, дяденька!

Избавившись от погони, я пошёл в овощной рынок. Как угодно, а я должен раздобыть дыню или несколько кистей винограда, сестрёнки мои, наверно, стоят возле красных ворот, глядя на дорогу, ждут, когда я покажусь. Умру, но раздобуду, это уж точно. Что я, так уж и стану вором, если стащу одну несчастную дыньку? Как вспомню бедняжку Рабию, прямо сердце разрывается… Увидев дыню, знаю, она скажет: «Это мне?» Потом я протяну ей виноград. «И это мне?» – спросит моя маленькая. Глядя на её радость, и Зулейхе станет легче, она поймёт, что не одна на свете, что у неё есть брат, который заботится о них.

Базар до краёв переполнен дынями и арбузами, разными фруктами. Чувствуется конец дня – торговля в самом разгаре.

Я бродил по дынному ряду, не зная, что предпринять, как вдруг услышал крики:

– Держи, держи вора!

Мимо меня пронеслись два паренька, прижимая к груди по дыне. Пожилая женщина, торгующая дынями, не решалась оставить свой товар, чтоб преследовать похитителей, и потому с места взывала истошным криком:

– Ах, мусульмане, хватайте же их, мусульмане, хватайте!

Поскольку мусульмане не спешили кого-либо хватать, да и не знали вроде, кого именно, женщина приподняла подол и припустилась за ворами. Большая куча дынь осталась без присмотра. Она манила меня, призывала к себе: бери сколько хочешь, какую хочешь.