Письмо, уже аккуратно вложенное в конверт, лежало у Светланы на коленях.

Костя опять сел на скамью. Он ожидал каких-нибудь ласковых, сочувственных слов или негодующих по отношению к Наде. Кажется, ради этих слов и дал прочесть.

Светлана молчала очень долго, потом резко сказала:

— Она права!

— Ты так думаешь? — спросил Костя, задетый.

— Она права, — повторила девочка, — все это было у вас ненастоящее.

— У меня или у нее?

— И у нее и у вас. Если бы это было у вас настоящее, вы бы не стали письмо дочитывать до конца, а после первых же строчек… вот так! И вот еще так! И вот еще раз так!

Письмо спокойно осталось лежать у Светланы на коленях, но так выразительны были движения ее рук… Косте казалось, что он видит письмо разорванным вместе с конвертом пополам… и еще раз пополам… и на восемь частей… и на шестнадцать… и видит белые лепестки, разлетающиеся по ветру.

— Разные бывают темпераменты у людей… А может быть, я его себе на память оставил?

— Если бы на память оставили, мне бы не показали!

Светлана протянула ему конверт и, не поворачивая головы, внимательно смотрела, как Костя прятал его в карман.

— Он вам написал?

— Написал, только не знаю что. Я с его письмом… как раз по твоему рецепту поступил.

Светлана сделала неопределенный жест, как будто хотела сказать: «А! Все-таки!»

— Напрасно не прочли. Я уверена, что письмо было очень хорошее. Он очень славный, Костя.

— Тем лучше.

Светлана, помолчав, начала совсем уже другим тоном, осторожно и ласково:

— Ваша мама… — и остановилась, не решаясь продолжать, боясь сделать ему больно. — Мне кажется, ваша мама тоже считала, что это у вас ненастоящее. А она знала про Надино письмо?

— Да, я ей сказал… вот теперь только сказал… Светлана, когда я получил твою телеграмму… Подписаться забыла, но я сразу узнал, что это ты посылала… по почерку.

— Какой же почерк? — удивилась она. — Ведь это же на бланке, печатными буквами?

— Не важно, что на бланке. Так могла написать только ты. Телеграммы пишут… ну, понимаешь, короче, скупее, расчетливее… Светлана, знаешь что? Расскажи мне про маму… Ведь ты к ней еще в конце августа приехала? Прямо из лагеря?

Светлана стала говорить, осторожно выбирая слова. Костя слушал, не поднимая головы. Потом прикрыл рукой глаза и отвернулся.

Светлана замолчала.

— Это ничего, ты рассказывай… Ну, и что доктор сказал? — Он шарил по карманам, искал платок.

— Костя, может быть, лучше в другой раз?

— Когда-то еще увидимся! Расскажи. Она так мало всегда про себя писала!

Небо стало золотистое, потом розовое. Вспыхнули и запылали окна домов, обращенные к солнцу.

Кто-то шел вдоль набережной. Свернут в переулок или… Когда уже было ясно, что пройдут именно мимо их скамейки, Светлана, продолжая говорить, накинула себе пальто на плечи и встала, закрывая собой Костю.

— Знаешь, Светлана, у меня все время такое чувство, что можно еще что-то ей сказать, о чем-то спросить…

— Да.