Их было трое: оптимист, пессимист и реалист.

На лице первого, миловидного блондина с потрясающими зелеными глазами, отражалось молчаливое одобрям с. Одобрялось все: и моя пижама, и то, что было в нее упаковано, и даже штора, в которую я ненавязчиво пыталась завернуться, тоже снискала высшее одобрение. Пессимист рассматривал меня со скепсисом. У него была аккуратная чёрная бородка – вылитый дон Кихот. Прикид у него, кстати, тоже оказался сказочный: рубашка с широкими рукавами и расшитый золотой нитью жилет.

Реалист пил. Вот как рассмотрел меня, так и приложился к бутылке, в колючем пристальном взгляде читался немой вопрос: “Что ты такое?!” А ты себя то в зеркало видел? Рожа небритая, в волосах паутина, а взгляд хоть и нетрезвый, но цепкий, как рентген…

Поёжилась и отвернулась, позорно проиграв в гляделки на первых же секундах. Беглый осмотр окружающего пространства ситуацию не разъяснил, а только ещё больше запутал. Стол, на котором я обосновалась, стоял посреди небольшой комнаты, оформленной в стиле глубокого ретро, век эдак восемнадцатый.  Несколько окон в ряд, за которыми темнела ночь, у противоположной стены разожжённый камин, на полу старый вытертый ковёр и факелы по периметру. Запах по комнате витал соответствующий – копоть и гарь, только с примесью пыли, потому что всё это ретро выглядело заброшенным и давно нуждающемся как минимум в генеральной уборке, а по максимуму тут и генеральный ремонт не помешал бы.

А трое гуляк продолжали пристально рассматривать свалившееся на них счастье, то есть меня.

Изображать из себя и дальше котика на лежбище стало совсем неуютно, поэтому я осторожно притянула колени к груди, а потом, получше закутавшись в штору, встала на ноги. И никто руку  не подал! Не джентльмены, очевидно…

Мужики пялились на меня, словно клиенты стрип бара, и явно жаждали продолжения представления. Особенно нагло и задумчиво таращился небритый реалист. Его взгляд по хозяйски скользил по коже, заставляя чувствовать себя голой, и это при том, что на мне были маечка, пижамные шорты и штора, легким движением руки ставшая подобием парео.

– Славная девка… – томно протянул белобрысый и отхлебнул из кубка.

– Откуда ее притащило? Северянка, что ли? – Почесал переносицу брюнет.

– Так северянки тонкие, как тростинки, а эта… – блондин поставил кубок на стол и очертил руками мой силуэт, заметно прибавив мнем форм.

– А вас не смущает, что я вас слышу? – спросила, уперев руки в бока.

– Светленькая, блёклая какая то, я больше ярких и тёмненьких люблю, – протянул козлобородый, скептически поджав губы.

– Зато посмотри какая мордашка смазливая! – парировал блондинистый. – Носик что надо, и губки тоже… Я бы приобщился…

– Вы совсем обалдели?! – возмутилась я.

Но мужики продолжили обсуждать меня как ни в чем не бывало, и только реалист задумчиво молчал. За умного сошел бы, если бы рассматривал скромнее. Да и в целом он выглядел властным и уверенным в себе. Он словно приценивался, как самый главный. Будто заполучил трофей и теперь решал, что с ним делать.

– Ребята, а вы вообще кто? – спросила, поправляя штору. – И вы не обнаглели ли, так нагло обсуждать меня?!

– А она у тебя с норовом, – хохотнул блондин.

– Проблемная, – хмыкнул брюнет.

– Моя ведьма. Сам разберусь, – веско объявил реалист, и глянул так, что мне сделалось совсем неуютно.

– Э э э, нет, она на стол упала, а что на столе, общее, – протянул белобрысый со скабрезной улыбкой.

– Да вы совсем упились что ли?! – возмутилась я. – С чего это я ваша?

– Правильно, ты только моя, ведьма, – довольно улыбнулся щетинистый, теряя в моих глазах остатки привлекательности.