Клайв Финли был солнцем. Тем самым солнцем, которому предстояло сжечь дотла ледяной мир Хелен Стоун, о чем она ни капельки не жалела.
Клайв смотрел на Хелен, затаив дыхание. Он и не подозревал, что женское тело может быть так совершенно. Изумительные, плавные линии, все эти изгибы и округлости, впадины и возвышенности создавали картину, достойную кисти лучших художников Возрождения. Светлая кожа словно светилась в полумраке, а отблески огня в камине еще и подсвечивали ее изнутри. Статуэтка из мрамора на его глазах обретала жизнь, плоть и кровь, и кровь эта была горяча, и голос этой крови звал Клайва Финли, звал с той же силой, что и тысячи лет назад, когда воины шотландских гор выбирали себе женщину, одну на всю жизнь…
— Хелен! Ты — совершенство.
— Я кто угодно, но только не совершенство. Это ты — бог…
— Какая у тебя кожа! О, дьявол, надо было побриться еще раз. Я боюсь поранить тебя, ты такая… такая! Как лепесток белой розы. Как цветок.
— Нет! Не уходи. Я умру, если ты уйдешь сейчас. Клайв…
И больше не было слов. Был только тихий стон, растущий где-то в груди, были жадные губы мужчины, ласкающие, кажется, все тело сразу, была одуряющая, душная и желанная тяжесть его тела, а еще — бешеное, непристойно-священное желание отдаваться снова и снова, дарить все без остатка и забирать все до капли, возноситься на вершину неведомой доселе страсти и бросаться безоглядно вниз, замирать в могучих руках слабой тростинкой и обращаться в яростное пламя, способное уничтожить весь мир…
И был яркий свет под веками, и полное безвременье, и тьма, убаюкивающая измученное, счастливое тело Хелен — нет, не Хелен, а Лилит, потому что прежде была Лилит, и только потом Ева, а еще потом уж — Хелен… А вот боли не было. Не было смущения, не было неумелой неловкости, потому что все произошло очень правильно, очень неторопливо, очень нежно и бережно, очень страстно и яростно, и теперь, лежа на широкой груди абсолютно спокойного и умиротворенного Клайва Финли, Хелен Стоун слушала, как бешено бьется, успокаиваясь, его сердце, и ощущала себя абсолютно, бесповоротно и безоглядно счастливой.
Его губы легко коснулись виска девушки, тихий хрипловатый шепот достиг самого края сознания:
— Почему ты изображала из себя опытную женщину, дурочка моя маленькая?
— Ну я… это же было частью игры, нет?
— Вообще-то достаточно посмотреть тебе в глаза, чтобы раскусить эту игру. Хелен?
— Ммм?
— Сколько у тебя было мужчин?
— Кроме тебя — ни одного.
— Вообще-то я понял, но все еще не могу поверить. Почему так случилось?
— Что именно?
— Почему в твоей жизни не было секса?
— Нет, не так. В моей жизни никогда не было удовольствия от секса. Я не понимала, что это такое и каким образом это может доставлять наслаждение. Вначале я решила, что это во мне самой чего-то не хватает, что я просто… фригидна — фу, мерзкое слово! Но потом какая-то часть меня очень захотела семью. Детей. Мужчину, с которым можно прожить всю жизнь и ни разу не пожалеть об этом.
Она уже почти не чувствовала, как Клайв легко поднимает ее на руки и несет в спальню, как укладывает в постель, как склоняется над ней и целует… Единственное, что она запомнила от этой ночи, так это то, что где-то посреди сна ей снова было необыкновенно хорошо…
Хелен Стоун, грешница и прелюбодейка, открыла один глаз и тут же его зажмурила. Нахальный солнечный зайчик только и ждал этого момента, чтобы кинуть ей в лицо целую россыпь золотых лучей… Девушка потянулась, перекатилась на живот и открыла глаза.
Она ошеломленно уставилась на свое потрясающее ложе. |