– Возможно, мы вам покажемся, Глен, несколько грубыми и даже жестокими людьми, но, поверьте, это не так. Все происходящее вызывает во мне лишь чувство сожаления.

– Пришьете? – Внутри у Глена все оборвалось.

– Что за жаргон! – искренне возмутился «бухгалтер». – Он коробит мой слух. Мы вас немного поучим. Для вашей же пользы.

– Козлов по жизни учить надо, – просипел «фриц» и влепил Глену еще одну оплеуху, такую, что едва опять не опрокинул его на пол.

– Братки, может, договоримся? Я заплачу.

– Шутник.

– Вы что-то перепутали. Скажите хотя бы, о чем речь. Я же вас даже не знаю.

– Зато мы тебя знаем, падла! – «Фриц» опять занес руку.

– Не стоит. Мы же культурные люди. – «Бухгалтер» прищелкнул пальцами. – Давайте…

Глена схватили за руки. Щелк. Щелк. Браслет с одной руки пристегнут к штырю на столярном столе.

– Пустите! – взвыл Глен. – А-а!

Мгновенно на его губах вновь оказался пластырь.

– Вы спрашиваете – за что? – «Бухгалтер» снял очки и в упор посмотрел на Глена. На его лице не было и тени агрессивности и куража – лишь насмешка. Он развлекался. – Нечестность – смертный грех. Не укради – знаете такую заповедь?

– Да брось ты метать бисер перед свиньей, – махнул рукой «фриц». – Таких на зоне топят в параше.

– Правильно, топят. – «Бухгалтер» сгреб лицо Глена в пятерню с такой силой, что у того брызнули слезы из глаз. – Ты, падаль, легко отделался. Я бы тебя с удовольствием замочил, петушиная твоя душонка.

Вращающийся диск циркулярки, красные блики пробивающегося сквозь щели солнца… Красные пятна крови. Заглушенный лейкопластырем вопль.

Глен не потерял сознания. Странно, но он даже не зажмурил глаза. Он видел все. Видел, как острые зубья впиваются в его плоть. Как два срезанных будто бритвой пальца летят на заваленный стружками пол. Его пальцы!.. Глен любил свои холеные руки с длинными пальцами, ему нравилось трогать, гладить ими предметы. Или тело женщины. И вот теперь его пальцы, которые только что могли осязать, ощущать все вокруг, превратились в безобразные обрубки.

Мир, однако, не поблек для Глена, а наоборот – приобрел еще большую четкость. Боли не было. Все вокруг стало хрупким и хрустальным. Казалось, что любое движение или даже дуновение ветерка, вздох отзовется тонким хрустальным звоном.

Откуда-то из глубины возник смех. Глен захихикал.

– Сбрендил, – сказал «фриц».

В предплечье Глена впилась игла. Мир окутала вязкая тьма.

…Глен зло оттолкнул мать и, пошатываясь, прошел в комнату.

– Семен, где ты ходишь? Я волнуюсь… – Ее взгляд упал на руку сына. – Что с тобой, сынок? Что произошло?

Боль терзала тело Глена. Такая боль, которой он не испытывал никогда. Она растекалась от руки и проникала в каждый уголок его существа. И с ней ничего нельзя было сделать. Иногда она отступала, но лишь затем, чтобы наброситься с новой силой. Голова еще не прояснилась. Очнулся он ночью в груде ящиков, наполненных какими-то очистками, кожурой апельсинов и бананов, сгнившими яблоками и киви. Он сообразил, что находится на территории небольшого стихийного рынка, днем оккупированного кавказцами, а ныне безлюдного. В двух кварталах от своего дома. На руке была повязка. Похоже, в планы палачей не входило, чтобы жертва истекла кровью.

– Да расскажи же, что случилось! – не отставала мать.