– Ну надо же, а менты так повернули, что он вроде бы даже на учете состоял.

– Так проверить же можно!

– Ну, если дома у него скажут, что с ним все в порядке было, тогда, может, и станут проверять, а так... Сбрендил и повесился.

Надежда подумала, потом решилась:

– Знаешь, Валя, дома у него ничего не скажут. Он им дома не нужен был. У него сын взрослый, юридический окончил, работает в фирме, а у жены свой бизнес – цветочный. Она над всеми ларьками на Ладожской не хозяйка, конечно, но управляющая. И деньги зарабатывает приличные. А Никандров, конечно, денег приносил мало, да и характер у него был мрачноватый. В общем, он сам мне как-то рассказывал перед отпуском, жена, говорит, скандалит и гонит его из дому. Я, говорит, работаю, дочку прокормить и одеть смогу (дочка у него еще есть, школу заканчивает), а тебя уж извини.

– Ну ничего себе, жили, жили, двух детей нажили, а как денег мало зарабатывает, так сразу и гонят в шею! А знаешь, я думаю, выгнала она его, потому что я, когда утром с ним перед работой сталкивался, то смотрю, что ходить он стал не с той стороны, ну, не с той остановки, откуда раньше ходил, не из дома, значит, ездил.

– А где же он тогда жил-то?

– Да похоже что на даче. У них дача тут недалеко по Финляндской дороге. Там дом зимний, от матери ему остался, ты не была?

– Да нет, не приходилось.

– А я ездил в сентябре к нему за грибами. Там хоть и от города близко, но лес хороший. Вот он, наверно, и жил на даче, а ездить не дальше, чем на метро. А спросить я его постеснялся, вижу, что и так человек расстроенный ходит. И вообще я тебе скажу, Надежда, если нам оклады в ближайшее время не повысят, меня тоже из дому выгонят.

– Да брось ты, у твоей жены ведь бизнеса своего нету!

За этими разговорами день проходил быстро, после обеда позвонила Алевтина Ивановна, уже от себя, из медпункта, сказала, что у Лены глубокий шок, о чем сотрудники и сами уже догадались, что из шока ее вывели, накололи успокоительным и, если осложнений не будет, выпишут денька через два домой, а домашним Лены она уже сообщила.

– Что-то рано Лену выписывать собираются, всего два дня подержат после такого-то шока, – сказала Надежда.

– Да в наших больницах чем меньше находишься, тем лучше, – откликнулась Полякова.

Надежда лежала в больнице один раз в жизни, когда рожала дочку Алену, но тем не менее согласилась с Поляковой. Валя вступил в разговор:

– Ну не скажите, девочки, вот когда я на флоте служил, вот был со мной случай.

– Да ладно тебе, Валя, не время сейчас байки травить.

– Ничего, повеселю вас немного. Вот, значит, служил я первый год на противолодочном корабле. Корабль большой, народу много, офицеры сами по себе, а у матросов своя иерархия. Вот подходит обед, идут на камбуз дежурные-первогодки, сперва еду получают для авторитетных старослужащих, так вот подходит какой-нибудь салажонок к окну раздаточному и важно так повару: «Масло для Гасанова!» А Гасанов был самый что ни на есть матерый дед. И повар тоже уважительно так здоровый шмат масла отвалит этому первогодку и объявляет, как «Карета князя Юсупова!»: «Масло для Гасанова!» – и несет салажонок это масло по всему кораблю как знаки королевской власти. А потом уж, что останется, то нам, первогодкам. Кастрюля на восемь человек. Народу много, кастрюля маленькая. А знаете, как на флоте есть хочется?

– Знаю, – вздохнула Надежда. – Когда зять мой Борька приезжает из своего Северодвинска, я целыми днями у плиты стою.

Надеждина дочка Алена была замужем за морским офицером, и жили они в Северодвинске уже четвертый год.

– Так вот, – продолжал Валя, – представляете, несет дежурный эту кастрюлю с супом, а мы уже стоим с ложками на изготовку, он ее еще на стол не поставил, а мы уже черпаем – кто не успел, тот опоздал! А потом так же второе.