Игорь с улыбкой смотрел на меня. Даже не глядя в его сторону, я чувствовала нежность в его улыбке. Все-таки он тоже во мне что-то находит. Он говорит, что я похожа на Джулию Робертс. Я часто перед зеркалом пытаюсь отыскать сходство и пока нахожу его только в губах. У меня такой же большой и нескладный рот, как у нее. Если губы не накрашены, кажется, будто я только что плакала. Ксюшка же считает, что губы мои выглядят как у школьницы, которая весь вечер целовалась в подъезде. Не знаю, что уж в этом хорошего, но что-то порочное имеется точно. Поэтому я немного стесняюсь своих губ.
– Свет… – Игорь поднялся, потянулся и хрустнул суставами. – Ну нет здесь в поселке выбора. И это место с трудом нашли. Ты уж потерпи, котенок… На мою зарплату мы пока не проживем.
Я отвернулась и быстро промокнула слезы рукавом футболки – в дверях стояла Иришка с трубкой радиотелефона в руках.
– Кто звонит? – спросил Игорь.
Дочь хитро улыбнулась и склонила набок голову, точь-в-точь, как это делает отец. И протянула ему трубку. Игорь послушал и передал мне:
– Тебя. Ксюха.
По приглушенному голосу подруги я сразу поняла: случилось что-то из ряда вон выходящее. Мне даже показалось, что она зубами стучит, будто замерзла.
– Пожжжалуйста, Свет, приди ко мне прямо сейчас! – умоляла она. – Я тебя очень прошу!
Я беспомощно оглянулась на часы – половина одиннадцатого, Иришке давно пора спать.
– Ксюш, поздно уже, – ответила я больше для Игоря. – Что стряслось?
Я знала, что не смогу ей отказать. Не каждый день она говорит по телефону таким голосом.
– Если ты не придешь, – проклацала зубами Ксюша, – то завтра найдешь вместо меня холодный труп.
Я еще некоторое время молча слушала гудки. Игорь смотрел на меня. Я в недоумении пожала плечами:
– Я добегу до Черновых? Что-то у Ксюшки стряслось. Уложишь Иришку?
– А ну-ка спать! – скомандовал он и для пущей убедительности похлопал в ладоши вслед убегающей дочери. Ее как ветром сдуло. Наша дочь не любит укладываться.
Вот в чем нельзя упрекнуть мужа, так это в придирчивости или ревности. Надо – иди. Он и с ребенком останется, и докапываться не станет – куда, чего, зачем…
Одеваясь, я раздумывала, что могло стрястись у Ксюхи. Конечно, ей свойственно все немного преувеличивать. Она слишком эмоциональна и из всего городит огород. Кажется, она сама от своих эмоций устает.
Заглянув в комнату дочери, я увидела полный погром. Иришка сидела на полу среди беспорядочной кучи, состоявшей из ярких частей конструктора, мозаики и пластиковых карточек развивающей игры «Ожидание». Среди этого живописного хаоса моя четырехлетняя дочь чувствовала себя вполне комфортно. Она увлеченно выдирала из головы многострадальной пластмассовой куклы Тани последние волосы.
– Ира!
Дочь уставилась на меня жгуче-карими глазенками в обрамлении густых темных ресниц и жестом показала, чем она занимается. Расческу протянула и куклу.
– Тане волосики расчесываешь? – уточнила я и присела рядом с ней. – Скажи: «Та-ня!»
Дочка прижала куклу к груди и хитро улыбнулась.
– Скажи, малыш: «Та-ня».
Дочка мотнула головой и отвернулась.
– Ну, тогда скажи маме: «Пока».
Иришка, не взглянув в мою сторону, механически сделала ладошкой «пока».
Я намотала на шею шарф и закрыла за собой дверь.
«Ожидание». Надо же было так назвать развивающую игру для детей от трех до пяти. С намеком. Будто этот инженер-конструктор и впрямь знал, что испытывает мать, играя в нее со своим ребенком. |