Впрочем, столь же высоки они и во всякой сфере, где отсутствие надежных свидетельств из первых рук стремятся прикрыть широкомасштабными историческими и археологическими изысканиями. Подобный ажиотаж мог бы возникнуть, например, в том случае, если бы удалось обнаружить обширный корпус документов, прямо относящихся к Британии времен короля Артура. Но разве за этим последовало бы сокрытие материалов, как это произошло со свитками Мертвого моря? И разве за подобным укрывательством прослеживалось бы на заднем плане теневое присутствие церковных структур типа Конгрегации по вопросам вероучения? Разительный контраст этому составляют свитки из Наг-Хаммади. Нет никаких сомнений, что и здесь было предостаточно поводов для вторжения корыстных мотивов. И подобного рода мотивы действительно имели место в той или иной мере. Но в данном случае церковь просто не имела возможности установить свой контроль над текстами, найденными в Наг-Хаммади. И, несмотря на все эти корыстные мотивы, полный корпус материалов, обнаруженных в Наг-Хаммади, был очень быстро опубликован и стал достоянием широкой публики.

Вмешательство самых высших иерархов римско-католической церкви в изучение свитков Мертвого моря неизбежно возбуждает самые мрачные подозрения. В самом деле, можно ли игнорировать реальность причинно-следственной связи между подобным вмешательством и той неразберихой, которая царит в изучении кумранских находок? Позволительно спросить (как, кстати, и поступают многие из чужаков), не замешаны ли и здесь чьи-то корыстные интересы, куда более могущественные, чем репутации отдельных ученых, в частности интересы христианства в целом и интересы христианского вероучения в том виде, в котором они выражены в церкви и ее предании? С момента открытия свитков Мертвого моря воображение многих будоражит один и тот же вопрос, вызывающий смятение, беспокойство и даже раздражение. Не могут ли эти тексты, которые так близки к «первоисточнику» и которые (в отличие от текстов Нового Завета) никогда не были изданы и не пользовались широкой известностью, пролить существенно новый свет на истоки христианства, на так называемую «раннюю» церковь в Иерусалиме и, возможно, на личность Самого Иисуса? Не содержат ли они чего-либо скандального, способного бросить вызов и даже опровергнуть сложившиеся церковные традиции?

Разумеется, официальная трактовка уверяет, что ничего такого они не содержат. Таким образом, нет никаких подтверждений практики систематической или выборочной фальсификации материалов членами международной группы. Что же касается отца де Во, то в этом деле оказались замешанными его глубокие личные убеждения, что и повлияло на его действия. Ключевым фактором в оценке важности свитков послужило определение и наличие – или отсутствие – в них перекличек и связей с христианством. Разумеется, была датировка времени их создания. Относятся ли они к дохристан-ской или послехристианской эпохе? Насколько близко их тексты совпадают с деяниями Иисуса Христа ок. 30 г. н.э.? С описаниями путешествий апостола Павла, совершенными им в 40–65 гг. н.э.? С композицией Евангелий, созданных между 70 и 95 г. н.э.? Впрочем, независимо от того, какова их истинная датировка, они всегда служили и служат источником замешательства для христианства, но степень такого замешательства будет весьма и весьма различной. Если, например, будет доказано, что свитки следует датировать эпохой задолго до возникновения христианства, они будут представлять угрозу как свидетельства, отрицающие единственность и неповторимость Иисуса Христа. В них могут содержаться доказательства того, что некоторые из изречений и воззрений Христа не являются Его собственным изобретением, а вытекают из общего настроения умов той эпохи, являясь заимствованиями из учений и преданий, которые, что называется, «витали в воздухе». Если же свитки датируются временем земной жизни Христа или ближайшим периодом после нее, они могут оказаться еще более скандальными.