|
– И даже на несчастье ее бойфренда… Но все мы ходим под Богом, не зная, что Он нам уготовит завтра, какие такие счастье и несчастье… И все же ради мига любви можно сказать: пусть они будут крохи несчастья, если сегодня вдруг, по сути, ни за что, выпало счастье, любить любимое дорогое, самое желанное существо в мире, обнимать его… Пусть временный гость я на планете, но ведь случилась любовь моя, но ведь влюбился, и даже назло всем обстоятельствам, всем злым мистралям тоски и разлуки влюбил в себя… Значит, ходя под Богом, зная свою временную участь, есть шанс еще что то сотворить эдакое, чтобы Господа не разочаровать в том, что он способствовал появлению твоего, появлению ее на свет божий…»
– Лучше бы нам с тобой не просыпаться… – голосок ее журчал чистейшим ручейком и падал каждой своей живительной капелькой на сердце Брагина. – Или вовремя проснуться и очухаться – это тоже знак?.. Немного подумав, непроизвольно сжимая и разжимая кулаки, он ответил тихо и спокойно: – Лучше вовремя проснуться и очухаться… И вообще… – Он хотел сказать «и оценить степень опасности»», но благоразумно промолчал. – И вообще, утро вечера мудренее… Подумал про себя: «Когда она уснет, я прочитаю, какая там информация записана на флэшках… Впрочем, утро вечера мудренее… На ночь Лермонтова читают, а не зловредные случайные флэшки». Прилег на свое ложе и выключил светильник над своей головой, когда она потушила свет своей лампочки.
Глава 8
Они долго молчали, думая каждый о своем. Ушли, растворились куда то перестуки колес, шорохи, будто все вокруг окрест на сотни и тысячи верст стало воздухом, небом, и не стало вокруг них, ни осенней теплой тверди, ни лесной или речной хляби, ни шелеста леса, ни гула набегающих встречных поездов, полустанков, платформ, ни ночных приглушенных звуков полян вблизи и издали. Наверное, сон не шел ни к кому, если в какое то мгновение он в перестуке колес уловил ее девичий журчащий голосок. – Я все таки проголодалась… Он ответил не сразу, раздумывая: в ресторан уже поздно, да и открыт ли вообще этот вагон ресторан. Машинально посмотрел на часы. Было уже два часа ночи. И ему, как ни странно, совсем не хотелось ни спать, ни есть… – Ты слышишь, Жень, я сильно проголодалась… – Что? – Ничего… – Она поняла свою оплошность. Несколько раз после их объятий она называла его «Женей». Как то само ложилось на язык в истоме это имя. Он ее уже раз или два поправлял: «Меня уже никто так давно не зовет. Только в детстве мама. Отец всегда называл Евгением». – Прости, пожалуйста… – нежно прошептала Лера. Ей было неловко за допущенную оплошность, опять окликнула его детским именем, которого он терпеть не может. Она же долгое время пыталась называть его Евгением Михайловичем даже в постели, когда, таясь и прячась от посторонних глаз, приходила к нему в московские гостиницы, а потом на квартиру его друга коллеги. Он сам предложил: «Называй меня Евгением – или тебя что то смущает в моем имени? Не самый лучший? Не самый первый Евгений? Так не волнуйся, с тобой буду и самым лучшим, и самым первым…» – Проехали, милая… Спать не хочешь – Я проголодалась, безумно проголодалась, Евгений… Только сейчас до него дошло то, что обязано было дойти до сознания мужчины, растворившимся в тишине неба окрест, когда исчезли шумы и шорохи окружающих их тверди, хляби, всего всего. В объятьях юницы он забыл обо всем на свете, а надобно кое что и вспомнить. Хотя бы то, что в суматохе отправления он и не думал закупать вино и яства для купейного пира, поскольку были определенные планы на ресторан… Но все же, все же… «Ее ночной голод так естественен… Вряд ли ей интересно, что нет этого голода у меня, только и у меня этот голод может пробудиться…» Снова небо окрест и полный разброд в мыслях: «Так, где же в полночь, тем более, за полночь раздобыть хоть какое пропитание для ненасытной девицы, – угрюмо подумал Брагин, – к проводнику, что ли зайти или в вагон ресторан наведаться… Вряд ли… Там тоже, наверное, свой график обслуживания пассажиров… Кому охота кочевряжиться в ущерб своему сну и здоровью?. |
