|
От нее несло пепельницей, но она старалась не курить рядом с Патти в помещении. По иронии судьбы, тогда ускользавшей от Патти, но теперь очевидной автору, у Элизы было много общего с творческими сестричками Патти. У нее была черная электрогитара с дорогостоящим усилителем, но те несколько раз, когда Патти удавалось уговорить ее сыграть что-нибудь, Элиза в результате набрасывалась на нее с проклятиями, чего в остальное время (по крайней мере поначалу) практически не происходило. Она заявляла, что присутствие Патти давит на нее, стесняет и именно поэтому она каждый раз срывается после нескольких аккордов. Она приказывала Патти делать вид, что та не слушает, но даже если Патти отворачивалась и утыкалась в журнал, все было не слава богу. Элиза клялась, что в ту секунду, когда Патти уйдет, она божественно сыграет эту песню.
— Сейчас — без вариантов. — Прости, — говорила Патти. — Прости, что я на тебя так действую. — Когда ты не слушаешь, я играю блестяще. — Я знаю, знаю. Я уверена, что ты потрясающе играешь. — Это факт. Мне плевать, веришь ли ты. — Но я верю! — Я говорю, что мне плевать, веришь ли ты мне, потому что я действительно играю эту песню блестяще, когда ты не слышишь. — Может, что-то другое сыграешь? — умоляла Патти. Но Элиза уже отключала провода. — Хватит. Ладно? Мне не нужны твои утешения. — Прости, прости, прости, — говорила Патти. Впервые она увидела Элизу на единственной лекции, где могли встретиться спортсмен и поэт — на Введении в Естествознание. Патти вошла в огромную аудиторию с десятью новыми подругами — большинство выше нее ростом. Все они были в серых или коричневых спортивных костюмах с эмблемой «Золотых сусликов», волосы у всех были в разной степени влажности. В этой стайке были отличные девчонки — в том числе Кэти Шмидт, с которой автор дружит всю жизнь и которая впоследствии стала государственным защитником и как-то раз два вечера подряд выступала по телевизору в телевикторине «Джепарди», — но душная аудитория, неизменные спортивные костюмы, влажные волосы и постоянная близость утомленных спортсменских тел вгоняли Патти в какой-то ступор. Притупляли контакт. Элиза предпочитала сидеть за спортсменами, прямо позади Патти, но она так горбилась, что над партой торчали только ее пышные темные кудри. Впервые она обратилась к Патти в начале лекции, прошептав ей на ухо: — Ты самая лучшая. Патти обернулась, чтобы понять, кто это говорит, и увидела копну волос. — Что-что? — Я вчера вечером видела, как ты играешь, — сказали волосы. — Ты потрясающая и очень красивая. — Ох, спасибо большое. — Тебе должны давать больше времени. — Какое совпадение, мне тоже так кажется! — Ты должна потребовать, чтобы тебе давали больше времени. Хорошо? — У нас в команде полно крутых игроков. Не я же решаю. — Да, но ты лучшая, — упрямо сказали волосы. — Спасибо за комплимент, — весело сказала Патти, чтобы поставить точку в этой беседе. Тогда она полагала, что персональные комплименты смущают ее потому, что она переполнена бескорыстным командным духом. Теперь автор склонен полагать, что она подсознательно отказывалась от сладкого нектара лести, понимая, что ее жажда никогда не будет утолена. После лекции она смешалась со своими товарками и избегала бросать взгляды на задний ряд, где сидели волосы. Тот факт, что ее фанатка оказалась на естествознании прямо за ней, Патти сочла простым совпадением. В университете училось пятьдесят тысяч студентов, но едва ли пятьсот из них (не считая бывших игроков, их друзей и родственников) считали женские матчи достойным времяпрепровождением. |
