— Тогда я уж лучше покурю пойду… — Вздохнув, Наташа поднялась со своего места.

— Ну, если ты полагаешь, что это большее удовольствие, чем есть эклеры, тогда конечно.

— Да. Именно так я и полагаю, — в тон ей ответила Наташа, мило оскалившись уже в дверях. — А эклеры свои сами ешьте. Мне нельзя, я фигуру берегу. А вам можно, вам в этом смысле терять нечего.

— Нет, вы посмотрите на нее, Марина! — то ли насмешливо, то ли возмущенно проговорила Анна Семеновна, когда за Наташей закрылась дверь. — Прямо на каждом шагу обхамить готова! И где у нас с вами глаза были, когда мы третьего юриста на работу брали? Целый кастинг устроили, а приняли бог знает кого. Ни ума, ни старания, ни способностей особенных. И ведет себя нагловато. Вы не помните, чем она нас взяла, эта Наташка?

— Нет. Не помню. Да нормальная в принципе девчонка. Просто молодая еще. Со временем обтешется. Так о чем вы со мной поговорить хотели, Анна Семеновна? Только покороче, пожалуйста, у меня работы очень много.

— Ну да, ну да. Ой, даже не знаю, как вам и сказать, Мариночка. Тут дело такое, щекотливое очень.

— Это вы про Олега, наверное?

— Ой, так вы уже знаете, да? А то ведь у нас как… Жены всегда все узнают последними.

— Что узнают, Анна Семеновна? Что такое особенное я должна узнавать? Что Олег ухаживает за Настей? Ну да, ухаживает. Так и пусть себе на здоровье. На то он и мужчина, чтоб обращать внимание на красивых молодых женщин. Он в евнухи не подписывался, в конце концов! И вообще…

— Да вы не сердитесь, Мариночка. Я понимаю, как вам сейчас гадко. Давайте лучше вместе подумаем, что в этой ситуации можно сделать, чтобы…

— Анна Семеновна, я не собираюсь ни с кем обсуждать свои семейные проблемы. Извините, если я сейчас груба с вами. Я как-нибудь сама разберусь.

— Ну вот, обиделись! Я ж вам добра хочу, я же абсолютно искренна с вами! Не хорохорьтесь, Мариночка. В данной ситуации лучше проговаривать проблему. Как выражается мой муж, «надо бить гордыню кулаком в темечко».

— Нет. Я сама разберусь. Спасибо за участие, — холодно отрезала Марина, отвернувшись к окну. Дождевые капли по-прежнему вяло ползли по стеклу, перетекая одна в другую, постепенно утолщаясь и образуя в конце довольно шустрые ручейки, похожие на обильные слезы.

— Ну что ж, смотрите, — помолчав, сухо произнесла Анна Семеновна, — сами так сами. Только как бы уж поздно не было разбираться-то. Вы хоть в курсе, что у них все уже далеко зашло? Очень далеко?

— Я — нет. А вы, стало быть, в курсе?

— Так не я одна. Вот уж месяц, как все только об этом и говорят. Их же все время видят вместе в городе. А Валентина Петровна из бухгалтерии как-то с отчетом задержалась, пошла домой совсем поздно, а они в приемной…

— Хватит, Анна Семеновна! Мне все понятно. Можете не продолжать.

— Нет, но это же невозможно, Мариночка! Вы что, действительно ничего не замечаете? Ослепли и оглохли? Он же уже все грани дозволенные перешел! Я сейчас через приемную проходила, он опять около нее торчит. И ведь даже не соизволил приличное выражение лица в мою сторону сделать! Так на эту Настю смотрит, что… Мне даже неловко стало, ей-богу. Бессовестный! Прямо при живой жене.

— Да. Уж извините, умирать мне пока не хочется.

— Так и я про то же. Нет, мне все-таки интересно… Неужели вы и впрямь ничего не замечали? Или притворяетесь? А, Мариночка?

Марина улыбнулась затравленно, пытаясь уложить в себе полученную информацию.