– Все? – спросил Hyp.

– Все!

Hyp подхватил оба автомата – «Неплохой трофей, если считать, что советские «калашниковы» – лучшие в мире, они даже лучше американских автоматических винтовок М-16» примерно это было написано на лице Нура, и если он будет так же добычлив и впредь, то жизнь его обещает быть тёплой и сытной, – пальцем подцепил за лямку лифчик с патронными рожками и сказал напарнику:

– Пойду доложу!

– А я?

– A ты, во-первых, выдерни ключ зажигания из машины и отдай мне, – когда напарник это сделал, Hyp продолжил: – Не люблю, когда горючее сжигается вхолостую, – сунул ключ в карман, побрякал им там: А во-вторых, ты, брат, побудь пока с этим… побегут прямо на мины, – не нужно нам это! – Hyp, не нагибаясь, поддел ногой сухую охапку, под ней оказалась удлинённая, обмазанная глиной дверь с деревянной рогулькой, похожей на сучок, подцепил рогульку пальцами и дверь неслышно и мягко открылась – то ли была хорошо смазана, то ли управлялась электричеством, за ней показался сухой широкий лаз. Через секунду душман Hyp исчез в нём. Уже из лаза донёсся его голос: – Я скоро!

Бочком, бочком, не не прекращая всхлипывать, косясь мокрыми глазами на бородатого душмана, принадлежность которого к «прохорам» не могла скрыть даже ладная военная форма, Соломин придвинулся к старшему лейтенанту, едва слышно зашевелил мокрыми губами:

– У меня ключи ещё есть.

– Какие ключи?

– Запасные ключи от машины…

Хоть и говорил Соломин едва слышно, в нос – даже старшему лейтенанту непонятно было, плакал он, глотая слёзы вместе с мятым бормотаньем, либо действительно что-то сказал насчёт ключей, но душман, оставшийся их охранять, разговор засёк, чёрная борода его перекосилась, он взвизгнул:

– И-ить! – и красноречиво потряс автоматом, показывая, что церемониться не будет. – И-ить!

– Как тебя зовут? – спокойно и дружелюбно спросил Коренев у душмана.

– И-ить!

– Меня зовут Николай, а тебя?

– Молчать, кафир – воскликнул тот. – Кафир! Ждёшь, когда я тебя пристрелю? Сейчас я это сделаю!

– Ладно, – сказал Коренев, добавил несколько успокаивающих слов на дари и, стараясь как можно слаще улыбаться – даже чаю без сахара захотелось выпить, так сделалось сладко – прижал руку к сердцу, поклонился чернобородому. Тот всё принял так, как надо – всерьёз, немного отмяк, хотя в глотке у него некоторое время что-то дребезжало, стукалось друг о друга, угрожающе погромыхивало, И Коренев, не спуская глаз с душмана, сказал водителю: – Игорёк, я сейчас его ударю, а ты сразу бегом к машине и заводи! И Дроздов – в машину! – Коренев поклонился ещё ниже, ещё подобострастнее, дребезжанье в глотке правоверного мусульманина сделалось тише, борода ровным срезом легла на солдатскую форму.

Правоверный не успел сообразить, каким приёмом его подсёк улыбающийся русский офицер – он, вроде бы, даже не приближался к душку, а тот утробно крякнул, изо рта у него вывалился язык, лицо посинело – душман потерял дыхание, любая попытка втянуть, всосать, вдавить в себя воздух вызывала лютую боль – лёгкие отказались ему служить, правоверный попробовал закричать, но крика не было, как не было ни львиного громыханья в глотке, ни дребезжанья, ни костяного хряска – всё пропало, автомат сам вылетел из его рук и шлёпнулся в рыжую землю, душман прижал руки к животу и повалился на спину, стараясь захватить раскрытым ртом побольше воздуха, но и это ему не удалось – Коренев ногой отбил у него всё, что он имел внутри.