— У кого вы служили в Англии? — продолжал допрашивать ее герцог, оставив предыдущий, до конца не выясненный вопрос.

— Я… прислуживала леди Тивертон, монсеньор. — Иоланда воспряла духом, когда разговор перешел на более безопасную тему.

— Тивертон? — Герцог наморщил лоб. — Кажется, я где-то слышал эту фамилию. Но нет… не припоминаю…

— Вряд ли вы встречались с ними, монсеньор. Тивертоны постоянно жили в деревне, в своем поместье, и нечасто посещали Лондон.

— Вам нравилось в той семье?

— Да, монсеньор.

— Странно, что в годы войны Тивертоны наняли французскую прислугу… Если, конечно, вы не связаны родством с аристократами, сбежавшими из Франции от ужасов революции.

Иоланда тут же подумала, что ей представился шанс правдоподобно объяснить герцогу всю ее ситуацию.

— Вы правы, монсеньор. Мои родители служили во французском посольстве. А потом боялись вернуться на родину, опасаясь гильотины.

Герцог обрадовался собственной проницательности.

— Так, значит, вы впервые видите свою родную страну?

— Да, монсеньор.

— Ну раз вы жили в Англии столь долгое время, то, наверное, вам понравилась эта страна, которая приютила вас? Ведь вы совсем не помните вашу родину.

Иоланде потребовалось время, чтобы как-то разумно ответить на его вопрос.

— Да, действительно, я словно разорвана на две половины. С одной стороны, я француженка, но меня столько всего связывает с Англией.

— Я догадываюсь, какие чувства вы испытываете, — сказал герцог, — но, надеюсь, прекрасная Франция вас не разочарует.

В том, как он произнес эти слова, было нечто странное, и Иоланда не удержалась и взглянула ему в глаза. Его ресницы были по-прежнему полуопущены, вся его внешность выражала полнейшее равнодушие, но все же ей показалось, что Питер был прав, когда говорил, что от этого человека нужно держаться подальше.

Она не могла объяснить даже себе это ощущение, но от него исходили какие-то удивительные токи. Инстинкт подсказывал Иоланде, что это грозило ей опасностью. Она поняла, что ей лучше всего вырваться из-под воздействия его магнетизма и вернуться в свою комнату.

С большим усилием она оторвала взгляд от его лица.

— Я подумала… мне пришло в голову, монсеньор, — заговорила она торопливо и сбивчиво, — что раз вы здесь… на прогулке, то, может быть, мадемуазель… нуждается в моих услугах. Я должна поспешить к ней…

Она опять сделала реверанс и поспешила ко входу в гостиницу. Она казалась ей святым пристанищем, где можно уберечься от властной энергии, излучаемой герцогом.

Взбежав по лестнице, Иоланда остановилась, чтобы отдышаться. Никогда прежде она не могла себе и представить общение с подобным мужчиной, и не потому, что он обладал герцогским титулом, а потому что он был… как грозовая туча — пугающим, но и завораживающим.

Она произнесла вслух, словно заклинание:

— Я должна слушаться Питера и никогда больше не заговаривать с ним. — Но сердце ее продолжало по-прежнему тревожно биться.

Они прибыли в Париж на следующий вечер, и, к удивлению Иоланды, они не остановились в гостинице, а подъехали к огромному дворцу, который был предоставлен герцогу в качестве резиденции.

Когда-то этот дворец принадлежал аристократической французской семье, все члены которой сложили головы на гильотине. Теперь особняк стал собственностью правительства Франции, и сам Бонапарт распорядился предоставить его в распоряжение знатного гостя из Англии.

Дворец был не только великолепен в архитектурном плане, но и очень комфортабелен.