— Будь там каждую среду, — сказал я. Но я слишком нажал на нее, возвращая нас на прежнее место, с которого мы начали.

— Может быть, — снова холодно ответила она.

— Я довезу тебя до автобусной остановки в Клостернейбурге, — предложил я. — Ближайшая пригородная остановка трамвая в Йозефдорфе.

— Я не хочу ехать с тобой, — отказалась Галлен. — Я лучше пройдусь пешком.

И поскольку я чувствовал, что снова проигрываю, я сказал:

— Ну конечно же. Я знаю, ты девушка крепкая. Тебе прогулка не повредит.

— Так ты сказал, по четвергам? — спросила она.

— По средам, — быстро поправил я. — В любую среду вечером.

— И ты приедешь?

— Обязательно, — ответил я, и она зашагала по дороге. — В среду! — крикнул я вслед.

— Может быть, — ответила она, не оборачиваясь и продолжая уходить от меня.

— Я буду любоваться на твою прелестную спинку, пока ты не скроешься из вида! — пытаясь разрядить напряжение, заорал я.

Но я бы не сказал, что она улыбалась, когда обернулась и ответила:

— Надеюсь, не последним долгим взглядом, а? Или да?

— Нет, — замотал я головой так поспешно, что ее рот едва не растянулся в улыбке.

Она продолжала удаляться от меня; я смотрел ей вслед почти до самого поворота дороги.

— В среду! — крикнул я.

— Может быть, — непонятно каким голосом отозвалась она и не обернулась.

— Обязательно! — прокричал я, и Галлен скрылась за поворотом.

Я сел в придорожную канаву, давая ей возможность дойти до Клостернейбурга, — мне не хотелось проезжать мимо нее по дороге.

Утро вокруг меня занималось все сильнее и сильнее. Начиналась домашняя жизнь стриженых изгородей и огороженных полей. Преград, отделяющих коров от полей; надлежащим образом проведенных линий, аккуратных и четких на солнце. Все коровы с колокольчиками; все овцы с метками на ушах.

У всех мужчин — имена, и все они направлялись в определенные места. Ветер подхватил дорожную пыль и бросил мне в лицо. Я видел, как мотоцикл немного напрягся от легкого ветра и качнулся на подставке. Я посмотрел в зеркальце на руле, отражавшее безымянные куски закапанной гудроном гравиевой дороги — и лепестки цветка, который рос слишком близко к ней. Но когда я посмотрел мимо мотоцикла, я не смог точно определить, какой цветок одолжил зеркальцу свое отражение. Или какой участок гравиевой дороги это был?

Они не складывались вместе, как и прежде.

Но это не могло удивить меня. Я знал: все цифры в чертовом столбце дают сумму. Но цифры не связаны между собой, чтобы как-то влиять на нее. Это все вещи, за которые ты когда-нибудь расплачиваешься. Такие же не подходящие друг к другу, как зубная паста и первое прикосновение к теплой, упругой груди.

Галлен добралась до Клостернейбурга. Там по-прежнему были монастыри. И монахи делали вино.

И с Галлен, которая, возможно, встретит меня в Каленберге, произошло ровно то, что и с кремом Тодора Сливницы, — куда ни глянь, повсюду была она.

Хвала всем вам, выжившим!

Ганнес Графф, подумал я, слишком разрознен и не собран по частям, чтобы когда-либо выбраться из канавы и умчаться на своем лихом мотоцикле из этой обманчиво организованной местности.

Я пронесусь через города, такие же организованные. Если только заставлю себя завести мотор.

Очень простой план. Через Клостернейбург, Конгштеттен, Юденау и Миттерндорф, потом через Ханкенфелд или Аспернхофен, Першлинг, Поттенбрунн и крохотный Санкт-Хайн, к большому городу Амштеттен, там три часа на запад по автомагистрали, по которой можно нестись быстрее этого проклятого ветра.