— Да будет моя королева довольна, ваш сын таков, каким отмечен: красный и белый, весь в пятнышках, как щеночек.

— Но я не довольна! — дико закричала Каушен, — Вымойте его! Отмойте мне его!

И вышло так, что теперь я взяла малыша из ее рук и распеленала, чтобы мы все могли посмотреть на него. Помощница повитухи не соврала. Его бледная кожа была покрыта неровными красными пятнами. Повитуха сказала, понизив голос:

— Дети рождаются с отметинами по многим причинам. Испуг или любое сильное переживание. Моя королева, взгляните на него, неправда ли, его пятна похожи на кровь, которой вас окропил, умирая, тот жуткий жеребец?

— Нет, — ответила Каушен. Она поглядела на своего пятнистого младенца, одна половина лица которого была белой и нежной, а другая — окрашена алым. — НЕТ! — закричала она и потеряла сознание, откинувшись головой на подушки.

Повитуха с помощницей засуетились возле нее, оттеснив меня в сторону. Я отступила, прижимая малыша к груди, и он, словно догадавшись, кем я для него стану, повернулся ко мне и стал искать грудь.

В последующие дни я наслышалась разных диких историй. Кто-то говорил, что дитя носило метки потому, что его отец был связан с Пегим Жеребцом. Все жеребята этого жеребца наследовали его пятна, значит, и ребенок его партнера по Уиту должен быть той же масти. Другие утверждали, что ребенок во чреве Каушен был раскрашен кровью, которая пролилась на нее, и, похоже, никакой разницы нет, чья это кровь — Жеребца или Лостлера.

Как бы там ни было, одно я уяснила наверняка: Каушен ни за что не позволила бы ребенку сосать ее молоко, так что с того момента нянчилась с ним одна я. Весь месяц до новой луны Королева-в-Ожидании медленно увядала, разговаривая помалу и всегда глядя на меня обвиняюще, стоило мне войти в комнату. Я знала, что она винила меня, и я бы несла эту вину хоть до самой могилы. Единственная моя ложь погубила всех нас: меня, ее и Мастера Конюшен. Вот какой властью обладает ложь, сказанная тому, кого любишь. И я никогда и не подумала открыть ей правду, ведь тогда память о смерти возлюбленного причинит ей еще больше горя, к тому же она станет винить и себя. От этого бремени я ее избавила, пусть же оно будет только моим.

Моя королева так и не оправилась, только все больше слабела, пока в новолуние не умерла. Вместе с ее тающей жизнью мое сердце сжималось все больше, а когда она умерла, что-то внутри меня тоже умерло. Я обрезала волосы в знак траура по ней короче, чем сам король. Мать моя упрекнула меня за это, и куда бы я ни ступила, об этом перешептывались за моей спиной, но мне больше не было дела ни до них, ни до того, что они обо мне думали. Моя королева, моя сестра, моя дочь, моя любовь — все ушло, словно солнце закатилось, и осталась я одна с двумя скулящими малышами.

Кормилица из меня вышла отличная, вся в мать, молока вдоволь, и это было хорошо, потому что мать не стала кормить ни одного из младенцев.

— Какой смысл выкармливать бастарда, чей покровитель мертв? — без обиняков заявила она, и подойдя вплотную, тихо добавила: — Хотя, возможно, найдется и тот, кто вознаградит женщину, которая позаботится о том, чтобы королевский внук-ублюдок прожил недолго».

И тогда я забрала обоих детей из ее комнат и поселила их в своей. С тех пор я почти не общалась с ней, а она со мной. Мать относилась ко мне так, будто все неудачи случились из-за меня. Возможно, это правда. Настанет время, и она лишится возможности вынашивать и нянчить детей, будет рассчитывать на меня, но я не стану содержать ее. И жалеть об этом тоже не буду.

Мальчик был со мной, и это как будто всех устраивало, так что только я и ходила за ним, как и за с собственным сыном. Маленький принц был здоровеньким и сильным. Лицо, как и тело его, было покрыто пятнами, но в остальном никакого порока в нем не было.