Его имя было Лостлер. Говорили, что его звали Слай Хитрый, а в песнях даже Слай Уита, но я никогда не слышала, чтобы его кто-нибудь так называл. Дефект речи вынуждал его говорить тихо, он казался застенчивым, но при всем этом он был настоящим мужчиной, сильным и решительным, как и его конь.

К концу месяца главный конюший Баккипа явился к королеве в ожидании, умоляя ее избавиться от пятнистого жеребца. Тот не выносил ничьих прикосновений, кроме Лостлера, да и прочие жеребцы бесновались, чуя его запах, и лишь Лостлер мог их успокоить. Однажды этот зверь перепрыгнул через ограду и покрыл трех кобыл, хотя они предназначались для других жеребцов, и увести его смог опять же только Лостлер.

— Избавьтесь от одного коня ради блага всей конюшни, — просил он.

Каушен выслушала его и ответила, что избавиться нужно не от одного коня, а от одного главного конюшего.

— По вашим словам, Лостлер делает всю вашу работу, так зачем вы нужны там? Пусть он займет ваше место.

Так и получилось. Король в очередной раз не стал с ней спорить и позволил ей сместить человека, которого сам же назначил на эту должность десять лет назад.

Сказать по правде, у Лостлера был дар. По крайней мере тогда это считалось даром. Он понимал язык животных и мог подчинить своей воле почти любого зверя. Этот вид магии называли Уитом, а человека, обладавшего им, причисляли к Древней Крови. В те времена обладание Уитом не считалось чем-то постыдным. Даже наоборот, многие считали, что это весьма полезная магия. И в самом деле, в течение последующего года конюшни Баккипа процветали: лошади и собаки стали гораздо послушнее, а большинство больных животных поправилось. Также народилось множество пятнистых жеребят.

Когда Королева в ожидании желала покататься верхом, Лостлер готовил для нее лошадь, держал стремя, чтобы она могла взобраться в седло, и ласково отвечал на ее вопросы. Она стала ездить верхом каждый день, хотя раньше ее не особенно развлекали подобные прогулки, если речь не шла об охоте. И хотя мне это не очень-то нравилось, я была вынуждена постоянно ее сопровождать.

Поэтому я не могла не замечать ее отношение к новому главному конюшему. Лостлер был застенчив и всегда краснел, стоило Каушен заговорить с ним. Но она обращалась с ним так нежно, словно он был лошадью, которую она успокаивала. И он слушал ее не двигаясь, опустив глаза. Поговаривали, что она имела над ним такую же власть, какую он имел над животными.

Вскоре она изъявила желание ездить верхом на пятнистом жеребце, хотя прекрасно знала его упрямый нрав.

— Только Лостлер может управиться с ним, — возражали придворные. — Мало кому захочется сопровождать вас, если вы решите ездить на пятнистом коне.

— Пусть Лостлер меня и сопровождает, — ответила им Каушен. — Он сможет успокоить коня, если понадобится, а что касается остальных — мне совершенно все равно, поедут они со мной или нет.

Несмотря на неудовольствие короля и придворных, принцесса поступила именно так. При этом меня от прогулок никто не освобождал. Лостлер подобрал мне самую спокойную и мирную лошадь, так что иногда мне казалось, будто я сижу не в седле, а в мягком кресле. Каждый день, нагруженные корзинами с обедом, мы покидали Баккип быстрым галопом (это мне совершенно не нравилось), и хотя поначалу я плелась в хвосте, тем не менее я довольно быстро нагоняла их. Лошади к тому времени шли спокойным шагом, а Каушен и Лостлер беседовали.

Я постоянно наблюдала за ними и знала то, о чем многие лишь догадывались. Когда Каушен гладила коня, Лостлер вздрагивал от удовольствия.