— Мать погибла, нужно сообщить.

— Может, Тамарин брат знает его телефон, — предположила Колчинская.

— У нее есть брат? Родной?

— Да, старший брат. Живет в Москве, где-то на юго-западе. Он военный в отставке.

— С охранником Сурманиновым ее связывали только служебные отношения?

— Думаю, да. Во всяком случае, мне трудно представить что-либо иное.

— А я сталкивалась с такими ситуациями, — заметила Романова. — Как секретарши становятся любовницами начальника, так и некоторые женщины приближали к себе телохранителей.

— Мне мысль про их близость даже в голову не приходила. Слишком уж разные они люди по всем параметрам.

— Наверное, — сказал Поремский, — нам нужно просмотреть записные книжки Пресняковой. Может, и брат еще не знает о ее гибели. В сумке записной книжки не было, в квартиру мы пока не ходили.

— Ключи-то у нее при себе были?

— Ключи есть, только мы все равно не ходили, надеялись, сын объявится. Если что, так квартиру обыщем. Только сперва хотелось бы посмотреть рабочее место. Пресняковой, наверное, часто приходилось записывать чьи-то телефоны. Не станет солидный работник писать на клочках бумажки, которые через минуту потеряются.

— Да, теперь почти у каждого на столе имеется ежедневник.

— Тогда проводите, пожалуйста, нас в ее кабинет? Наш руководитель вчера его опечатал, но мы войдем.

Пресняковская секретарша Людмила не находила себе места — шефини больше нет, кабинет ее закрыт, делать нечего, телефон надрывается. Сначала звонки появлялись с обычной для рабочего дня регулярностью, а теперь участились — неужели? правда ли? не верю своим ушам! надо же случиться такому горю! Приходилось подтверждать и выслушивать соболезнования, отчего настроение с каждой минутой ухудшалось. Благо Колчинская из ипотеки привела двоих следователей — можно хоть на какое-то время отвлечься.

Элегантный мужчина с рыжеватыми вьющимися волосами и тонкими усиками, протянув ей раскрытое удостоверение, сказал:

— Предъявляю для порядка. Положено.

Людмила его даже смотреть не стала.

— Я могу чем-нибудь помочь? — спросила.

— Мы хотим осмотреть кабинет погибшей. Если что-либо понадобится взять, примите от нас расписку. В первую очередь нам требуется узнать телефоны сына и брата Тамары Афанасьевны. Может, они у вас записаны?

— Нет. Она сама им звонила. Только один раз у Дмитрия было долго занято, тогда Тамара Афанасьевна попросила меня набирать его номер. Я его записала, а потом выбросила.

— Давно это было?

— Очень давно.

— Придется поискать в кабинете. Вы, пожалуйста, пройдите с нами.

Поремский оторвал от косяка бумажку со скотчем, и все вошли в кабинет. На столе сразу нашли телефонную книгу Пресняковой. Под нее она приспособила толстенькую книжицу, на обложке которой значилось «Моя библиотека». Страницы были разлинованы соответствующим образом — автор, название, год издания, на все колонки владелица не обращала внимания, записывала здесь телефоны. Судя по всему, это происходило годами: страницы истрепались, многие записи делались вкривь и вкось — очевидно, наспех, то ручками, то карандашами. Чрезмерную толщину книжечке придавали визитные карточки, в изобилии рассованные между страницами.

Записи в алфавите делались по первой букве фамилии знакомых. На «с» Дмитрия Саврасова не было, телефоны сына оказались записаны по-свойски — на «д». Несколько номеров были зачеркнуты, оставался один — из одиннадцати цифр, значит, мобильный. Телефона брата не обнаружили, наверняка Тамара Афанасьевна помнила его наизусть.