— Ты поэтому кактус прихватил? — заорал дядька с рыжим котом на плече.

— Да он тут первый оказался! — взвизгнула старушка с крысой. — Вишь, и одеться как следует успел, и сумочку аккуратненько упаковал!

— Да это хахаль Элкин! — поддержала разговор тетка в цветастом байковом халате. — Он с югов откуда-то, у него больше навыков эвакуации!

— Я вообще не по этому поводу вышел из дома, — начал было я.

— Это с кактусом-то?! — хохотнула девка в крупных бигудях и сапогах на голую ногу.

— Понимаете, мы находимся в центре тектонической плиты…

И тут снова тряхнуло. Здорово так тряхнуло. Я видел, как дом наш покачнулся и, кажется, даже послышался треск. У машин, припаркованных во дворах, сработала сигнализация, поднялся жуткий, разноголосый вой. Толпа ухнула и синхронно перекрестилась. Из соседних домов снова стали выскакивать полуодетые люди. Многие из них бежали к своим машинам, спешно впихиваясь многочисленными семьями в Жигули, Волги и старые иномарки.

— Разрушительных землетрясений в этом регионе быть не может, — промямлил я, — ведь мы находимся в центре…

— Чего же ты тогда кактус прихватил? — прошамкала у меня под локтем старуха в шапке, изъеденной молью, и старом мужском пальто. — Небось, он много денег стоит и цветет раз в сто лет?

Я не стал объяснять ей, что кактус мне ничего не стоил, он просто погибал в учительской от того, что его вечно забывали поливать. Ведь даже кактусу нужно чуть-чуть внимания и немного воды. Я не стал объяснять ей, что сколько стоит вещь — не главное, и если бы это было главное, то я сидел бы сейчас на вилле в Марбелье, а не стоял бы как дурак тут, на заснеженной улице, с кактусом в руках.

Я развернулся к старухе спиной и пошел к своей старой, верной «аудюхе».

— Лю-юся!!! — надрывно закричал сзади какой-то мужик. — Люся!

Я бросил сумку в багажник, кактус пристроил на пассажирское сиденье, и завел движок. Никак не могу привыкнуть в этой Сибири к двум вещам: тепло одеваться, и прогревать движок, прежде чем тронуться с места. Я устроился за рулем и приготовился терпеливо ждать, когда стрелка температуры двигателя на табло выйдет из синей зоны. В общем-то, было не холодно, и даже не валил снег; я по привычке включил дворники, и они шваркнули два раза по стеклу старой резиной чисто символически, просто чтобы показать, что еще живы и помнят, что им нужно делать, когда зануда-хозяин их побеспокоит.

В зеркало заднего вида вдруг ударил свет фар. Кто-то летел на меня сзади с такой скоростью, что я понял: даже если успею врубить передачу и рвануть вперед, этот лихач все равно догонит меня на гололеде. Поэтому я не стал дергаться, а вцепился в кресло руками и приготовился к сильному удару. Я даже успел прикинуть, сколько мне понадобится времени и денег, чтобы снова отрихтовать «аудюхе» задницу. Снова — потому что делал я это не так давно. Видно, судьба у моей «селедки» такая.

Но удара не произошло. Сумасбродный кретин остановился в миллиметре от моего заднего бампера. Я вылетел из машины с зудом в кулаках и с выражениями, которые не могут не облегчить душу.

Только пыл мой сразу пропал. Я стух, как раскаленный уголь, на который выплеснули ведро воды.

Из драной «четверки», припечатавшей меня, выпрыгнула Беда.

— Чего-то я не поняла, — сказала она, сделав в слове «поняла» акцент на первый слог, — чего-то недопоняла! Какого черта в городе народные гуляния с домашними животными и прочей ценной утварью? Один с компьютером по улице носится, другой с микроволновкой у подъезда сидит? О, — она заглянула в салон «аудюхи», — а ты Сомерсета прихватил! Что за замута? Что за эвакуация? Война? Террор? Что?!! — Она стащила с носа очки и вплотную подошла ко мне.