«Нет»? Что это значило?

Тем не менее, он понял, что она имела в виду. Крисси передумала. Может быть, она поговорила с Отцом, может, с самим Господом, но она больше не хотела, чтобы он убивал мать. Несомненно, она не хотела, и чтобы он её выдавал.

Что же ему делать?

— Нет, — шепнула Крисси.

Он выбежал из дома и рухнул на траву газона, выходившего на улицу. Горячей щекой он чувствовал прохладу свежей влажной травы,

Тодд МакВикар поднимался вверх по улице на своём трёхколёсном велосипеде.

— Что с тобой такое? — спросил он.

Голос у него был противным.

И тут Кэл почувствовал, как к нему пришёл Гнев. Он понял, что произошло, и не хотел, чтобы так получилось, однако неистовая ненависть к Тодду заполнила его изнутри, и он понял, что ничто не сможет успокоить его ярость и злобу, кроме смерти мальчика. Мысли о том, как он прямо на тротуаре разбивает в кровь голову Тодда, придали его голосу необходимое спокойствие.

— Иди сюда, — сказал он. — Я хочу показать тебе кое-что в гараже.

Он надеялся, что мать ещё не избавилась от лопаты.

Кэл стоял посередине Святилища. Он плакал, терзаемый тоской и раскаянием, и не представлял, что его сейчас ожидает. Позади него, в яме, горело тело Тодда МакВикара, и запах дыма, казалось ему, был свежим и очищающим.

Он взглянул на мать.

— У тебя нет выбора, — задыхаясь от рыданий, проговорила она. — Я должна заплатить за твои грехи. Она протянула трясущуюся руку к перекладине креста и погладила. Пальцы её нервно подёргивались.

Кэл прижал остриё гвоздя к линии жизни на её ладони и отвёл молоток назад.

Голоса в голове выражали ему своё ободрение:

— У тебя нет выбора, — отец.

— Ты должен, — Крисси.

Он с силой ударил молотком и вздрогнул, когда мать закричала. Сквозь её ладонь гвоздь вошёл в дерево. Тёплая красная кровь ручьём заструилась вниз.

Это сумасшествие, думал он. Это неправильно. Так нельзя. Но как только он посмотрел наверх, ему показалось, что он видит одобрение и в закрытых глазах Крисси, и в пустых глазницах отца.

Он взмахнул молотком снова.

И снова.

К тому моменту, когда он закончил с последней ногой и закрепил крест рядом с Боцефусом, он уже чувствовал себя лучше — очищенным, как будто бы родился заново — невинным и свободным от всех грехов.

Он с благодарностью опустился на колени.

— Матерь наша, — сказал он. — Иже еси на небесах…