— Я не убивал его, Публий, и ты знаешь это лучше, чем кто-либо другой. Его убил ты или же твоя сестра Клодия.

На лбу Клодия вздулись жилы. Удивительно, как ловко он проделывал этот фокус.

— Довольно! — взревел он. — Хватайте его!

Как я уже говорил, тога — чрезвычайно неподходящая одежда для бегуна. Так как я успел от нее избавиться, ничто не мешало мне поскакать вверх по ступеням с резвостью молодого оленя. Оказавшись на верхней улице, я бросился направо, вниз по склону холма. Благодаря тому, что бегство мое стало для Клодия и его шайки полной неожиданностью, мне удалось выиграть несколько мгновений. Конечно, только безнадежный глупец мог ожидать, что я буду драться с целой сворой уличных громил. Но людская глупость поистине беспредельна, а Клодий по этой части не знал себе равных.

Тем не менее мои враги быстро оправились от изумления, и, проносясь по улице, я слышал, как они пыхтят у меня за спиной. Прохожие провожали меня испуганными взглядами. Человек, убегающий от преследователей — слишком привычное зрелище для римлян, и они знают, как вести себя в подобной ситуации. Мысленно я попросил Юпитера застить туманом глаза тех, кто попадался мне навстречу, а в награду за помощь пообещал принести в жертву козла. Больше всего я боялся, что какой-нибудь прохожий узнает Клодия и, пожелав оказать ему услугу, попытается меня остановить.

До кварталов, где заправлял Милон, было далеко, и я не имел понятия, насколько велико влияние Клодия в этом районе. Если бы мне удалось прорваться в Субуру, я был бы спасен, а вот Клодий и его люди вряд ли выбрались бы оттуда живыми. К несчастью, для того чтобы попасть в Субуру, я должен был обладать быстротой и выносливостью того грека, что принес в Афины весть о победе при Марафоне; его имя ускользнуло у меня из памяти.

Новые прекрасные города, отстроенные в колониях, могут похвастаться широкими улицами, ровными, как морская гладь, и прямыми, как копье. В Риме вы не встретите ничего подобного. Улица, по которой я бежал, изобиловала крутыми спусками и подъемами, к тому же петляла, как серпантин. Иногда она так сужалась, что я едва не касался домов плечами, а иногда, без всякой видимой причины, превращалась в лестничный пролет. Все это работало на меня, ибо я совсем недавно вернулся из армии, а Целер настаивал, чтобы все высшие чины занимались военной подготовкой наравне с простыми легионерами. Пробежки по пересеченной местности в полном вооружении были для нас самым привычным делом, и сейчас я, несмотря на легкое опьянение, пускал в ход полученные навыки.

На мою удачу, среди людей Клодия атлетов не оказалось. Будучи в прошлом гладиаторами, они хорошо владели оружием, но никогда не упражнялись в беге. Решив наконец оглянуться, я увидел, что сам Клодий буквально наступает мне на пятки, но все его приспешники, за исключением трех-четырех, отстали. Шансы мои возросли.

Я оказался в квартале, где во множестве теснились публичные дома и винные лавки. Улица превратилась в узкий переулок, по обеим сторонам которого тянулись низкие двери в кубикулы, обитатели которых готовы были предоставить всякому услуги определенного рода. В одну из таких дверей я отважился толкнуться. Напряжение, владевшее мною тогда, было так велико, что я до сих пор помню вывеску над этой дверью. Она гласила: «Фиби: умеет по-гречески, по-испански, по-ливийски и по-финикийски. (Как вы догадываетесь, к языкам все это не имело ни малейшего отношения.) Плата 3 сестерция, за финикийский способ — 2 динария».

В комнате стояла удушающая вонь, из дальнего угла доносилось пыхтенье, и глухие звуки, производимые ритмичными движениями двух потных тел. Едва я успел вытащить кинжал и цестус, как дверь распахнулась, и в кубикул, тяжело переводя дыхание, ввалился один из моих преследователей. В полутьме я успел рассмотреть, что его лицо заросло бородой.