— Как это ни странно, мне кажется, они обе, и Юлия, и Фауста, говорят правду, — сказал я вслух. — Но пока я ничего не могу объяснить.

— А я припас еще один факт, над которым ты сможешь поломать голову, — сообщил Милон. — На следующий день после совершения святотатства Красс поручился, что все долги Цезаря будут выплачены. Теперь тот может покинуть Рим. Единственное, что удерживает его в городе, — грядущий триумф Помпея.

— Все это очень любопытно, — кивнул я. — Почему Цезарь так хочет присутствовать на триумфе Помпея, находится за пределами моего понимания. Спору нет, зрелище обещает быть грандиозным, но за свою жизнь Цезарь перевидал много подобных зрелищ. Мне казалось, единственный триумф, способный вызвать интерес Цезаря, — тот, на котором почести будут воздаваться ему самому. Правда, вероятность того, что он дождется подобного счастливого дня, весьма мала.

— Доживет ли Цезарь до своего триумфа — еще один вопрос, пока что не имеющий ответа, — важно изрек Милон.

— Если доживет, значит, мир сошел с ума. Что творится в Риме, Тит? — вопросил я, ощущая, что более не могу сдерживать своего негодования. — Впервые в истории человечества нам удалось создать жизнеспособную республику. Но ныне сами основы ее находятся под угрозой, и причина тому — подлые козни низких людей. А ведь до поры до времени наша государственная система работала безупречно. Народные собрания, собрание центурий, сенат и консулы решали абсолютно все проблемы, и мы прекрасно обходились и без царей. Время от времени, когда того требовали обстоятельства, у нас появлялись диктаторы. Но власть их была ограничена шестимесячным сроком, и когда тревожный период проходил, диктатор возвращал свои полномочия сенату и народу. А теперь делами в Риме заправляют военные авантюристы, подобные Помпею, плутократы, подобные Крассу, и демагоги, подобные Клодию. Как мы могли такое допустить?

Милон потянулся и склонил голову на сложенные руки.

— Времена меняются, Деций, и прошлого не вернуть, — неспешно произнес он. — Система управления, которую ты считаешь безупречной, идеально подходила для маленького государства, только что сбросившего власть чужеземных царей. Она продолжала работать и в могущественном городе-государстве, подчинившем себе почти всю Италию. Но нынешний Рим — уже не город-государство. Он превратился в огромную державу, которая простирается от Геркулесовых столпов до Азии. Испания, львиная доля Галлии, Греция, острова, южное Средиземноморье — Африка, Намибия, Мавритания. Все это владения Рима. И кто управляет всем этим? Сенат!

И Милон громко расхохотался.

— Человечество не знало более успешного органа управления, чем сенат, — изрек я с гордостью, вполне приставшей новоиспеченному сенатору.

— Чушь, — пренебрежительно отмахнулся Милон. — Ты знаешь не хуже меня, что в большинстве своем сенаторы — корыстолюбивые ничтожества, озабоченные лишь собственными интересами. Они стали сенаторами лишь на том основании, что их предки тоже были сенаторами. Подумай сам, Деций, разве эти люди достойны управлять колоссальным государством? Их единственная заслуга в том, что их прапрадеды были богатыми землевладельцами. По крайней мере, авантюристы, которых ты так презираешь, ставят перед собой хоть какие-то цели и из кожи вон лезут, чтобы их достичь. Да, они строят козни, но, по-моему, строить козни лучше, чем почивать на лаврах.

— Значит, ты согласен отдать власть в Риме Клодию? — саркастически осведомился я.

— Нет, не согласен. Но вовсе не потому, что это противоречит конституции. Я ненавижу Клодия и намерен в ближайшее время избавить мир от его присутствия.