— Заговорщик из Помпея никудышный, — пожал плечами я. — В прошлом году у него была возможность, опираясь на поддержку армии, объявить себя диктатором, но по непонятным причинам он упустил эту возможность. Теперь он ввязался в политические игры. Но, как и сказал Цицерон, здесь он обречен на поражение, так как в политическом смысле слишком наивен и неопытен. Если он сумеет избежать изгнания, то лишь благодаря хитрости Цезаря и богатству Красса. Возможно, командовать армиями Помпей и умеет, но во всех прочих отношениях он — полное ничтожество. Подумать только, не сумел провернуть ерундового убийства!

— А может, покушение не удалось всего лишь благодаря случайному везению? — усмехнулась Юлия.

— Конечно, везение тоже нельзя сбрасывать со счетов. Заговорщики обычно предпочитают не пачкать собственных рук и всю грязную работу поручают тем, кто находится у них в подчинении. Неопытный или неумелый исполнитель может поставить под угрозу успех всего заговора. Помпей хотел меня убрать, потому что понимал — я единственный человек в Риме, способный раскрыть их замысел. Он хотел, чтобы моя смерть выглядела естественной, и потому из всех возможных способов убийства выбрал яд. Но Клодий, которому он поручил меня бить, отказал себе в удовольствии сделать это собственноручно, потому что в ранге преступлений отравление занимает одно из самых презренных мест, уступая лишь поджогу. На мое счастье, Клодий передоверил это дело Нерону. А желторотый юнец не справился со столь ответственным делом, и я остался жив.

Протрезвев после той безумной ночи, Клодий догадался, что Нерон попытается меня предупредить. Потому и послал своих этрусских наемников следить за моим домом. Когда Нерон подошел к моим воротам, они его убили.

— Но почему они не забрали трубочку с письмом? — спросила Юлия.

— Полагаю, они просто-напросто не знали о существовании письма, как и их патрон. Клодий имеет изрядный опыт по части заговоров. Он неизменно руководствуется главным правилом конспирации — никогда и ничего не записывать. Ему и в голову не пришло, что молодой дуралей, направляясь ко мне домой, где мы могли поговорить с глазу на глаз, предпочел изложить все дело в письме. Своим наемникам он приказал убить мальчишку, но не упомянул о том, что тело следует обыскать.

— А почему он приказал убрать травницу?

— Решил замести следы. Она слишком много знала. У нее Нерон приобрел яд. Ей было известно, что ее платье предназначалось для некоей персоны мужского пола, желающей проникнуть в дом Цезаря под видом женщины, доставившей листья лавра. Такого опасного свидетеля нельзя было оставлять в живых, особенно учитывая, что она давно вызывала у меня подозрения. И Клодий заставил ее замолчать навеки.

Юлия вздрогнула.

— Эти люди не знают жалости, — пробормотала она.

— Уверяю тебя, по их стандартам убийство какой-то там крестьянки вообще не считается преступлением. Ради достижения своих целей они способны, не моргнув глазом, уничтожить население целой страны. Разумеется, я не против того, чтобы немного потеснить варваров, если это необходимо для блага и процветания Рима. Но затевать войну лишь потому, что это послужит хорошим карьерным скачком для беспринципного авантюриста — подлость и безумие.

Прежде чем выйти на улицу, я должным образом вооружился. Мой гладий не уступал по размерам легионерскому, а лезвие его было таким острым, что могло перерубить соломинку. Спрятать такой огромный гладий в складках тоги было сложновато, но подобные мелочи меня уже не волновали, и я открыто прикрепил его к поясу. Про кинжал я тоже не забыл, а вместо одного цестуса на всякий случай захватил два.

— Держись подальше от реки, — посоветовала Юлия. — Если ты упадешь в воду, все это железо мигом утащит тебя на дно.