14

Утро вновь выдалось прекрасное. Я проснулся до восхода и поднялся на крышу дома Милона, посмотреть, как первые солнечные лучи золотят верхушку Капитолия. Так как вероятность того, что я любуюсь подобным зрелищем в последний раз, была весьма велика, оно доставило мне редкостное удовольствие. Лихорадочное возбуждение, не покидавшее меня последние несколько дней, улеглось. Я точно знал, как мне следует поступить, и пребывал в мире с самим собой.

Все это отнюдь не означало, что я совершенно не волновался. Мне предстоял день, насыщенный событиями, исход которых невозможно было предугадать. Из разговора с караульными я выяснил, что люди Клодия слонялись вокруг дома почти всю ночь, но под утро исчезли. Караульные сказали мне также, что многих из них видели впервые. Я понял, что Помпей прислал своему сообщнику подкрепление.

На крыше, помимо множества ведер с водой, выстроилась целая шеренга корзин, наполненных булыжниками. Камни не считаются оружием, и потому никаких законов, запрещающих гражданам хранить их дома, в Риме не существовало. Однако мало найдется средств обороны столь же действенных, как камень, метко брошенный с крыши. Караульные утверждали, что им уже удалось размозжить головы нескольким врагам.

Милон, по обыкновению бодрый и энергичный, поднялся на крышу. Можно было подумать, что этот человек никогда не спит.

— Каковы твои планы? — осведомился он. — Вскоре начнется триумфальное шествие.

— В качестве сенатора я должен занять свое место в процессии, — ответил я. — Так что прежде всего мы направимся к Цирку Фламинов. Ты обеспечишь мою безопасность, а я сделаю все остальное.

— Ты действительно намерен участвовать в триумфальной процессии Помпея? — недоверчиво переспросил Милон.

— Я считаю это священной обязанностью сенатора, — заверил я.

В ответ Милон разразился хохотом.

— Может, ты и безумец, Деций, но остроумия тебе не занимать, — пробормотал он сквозь смех. — Что ж, идем к цирку.

Гермес доставил в дом Милона мою тогу, предназначенную для торжественных случаев, так что я оделся, как подобает сенатору. Разумеется, просторная тога лишала меня свободы движений, но в ее бесчисленных складках удобно было прятать оружие.

— Вряд ли у Помпея хватит наглости приказать своим людям убить тебя во время процессии, — размышлял Милон по дороге на Марсово поле.

— Если удача не отвернется от нас, он не сразу узнает, что я принимаю участие в шествии, — сказал я. — Сенаторы и магистраты выступают в первых рядах, со статуями богов. А Помпей имеет права войти в город лишь после того, как его воины пройдут весь путь и за ними закроются ворота. Что до Клодия, — произнеся имя своего заклятого врага, я инстинктивно коснулся ручки меча, — мы посмотрим, насколько он проворен.

В то утро все жители Рима были озабочены тем, чтобы занять удобное место, позволяющее без помех наслаждаться зрелищем. Наиболее интересное должно было происходить в двух огромных цирках, но самый лучший обзор открывался из окон и крыш домов, расположенных по пути следования процессии. Не желая упускать выгодные места, некоторые особо рьяные зеваки не покидали крыш в течение нескольких дней и ночей, а владельцы домов на виа Сакра сдавали каждое из своих окон за бешеные деньги. Страсть, которую римляне питают к подобного рода представлениям, поистине ненасытна.

Дойдя до Большого цирка, я вынужден был расстаться с Милоном и его ребятами, чье общество внушало мне спокойствие и уверенность. Служащие цирка, привыкшие управляться с огромными людскими толпами, отдавали распоряжения.