— Надеюсь, суд состоится, — изрек один из сенаторов. — Любопытно будет послушать показания свидетельниц. Меня давно интересует, чем моя жена и прочие женщины занимаются во время этого ритуала.

Многие высокопоставленные мужья разделяли его любопытство. Люди, занимающие более скромное положение, опасались вызвать гнев богов.

— Тут не обошлось без этой скверной бабы, Клодии, — заметил богатый ростовщик. — Наверняка она была пособницей своего ненаглядного братца. Всем известно, она способна на любую мерзость.

Я всецело разделял его уверенность.

Из бань я направился в школу гладиаторов, где мне вновь пришлось повторить свой рассказ, на этот раз для Асклепиода. Цезаря он почти не знал, потому не мог в полной мере оценить комизм ситуации. Подобно всем грекам, он испытывал благоговение перед всякого рода таинственными культами, и поступок Клодия привел его в ужас.

— Ваши римские боги слишком уж снисходительны, раз оставляют безнаказанными подобные кощунства, — заявил он, и добавил не без гордости: — Наши греческие боги мигом наслали бы на него гарпий.

Представив себе, как эти крылатые, покрытые змеиной кожей создания с кроваво-красными глазами преследуют Клодия, который тщетно пытается спастись от их острых смертоносных когтей, я невольно улыбнулся.

— Да, жаль, что в подчинении у наших богов нет гарпий, — кивнул я. — В отличие от нас, вы, греки, наделяете своих богов различными качествами характера, даете им слуг и фаворитов. А мы, римляне, даже и не представляем, как выглядят некоторые наши боги.

— Это говорит о том, насколько бедна и убога ваша религия, — заметил Асклепиод. — Должность жреца у вас ничем не отличается от прочих государственных должностей, своих жрецов вы выбираете и назначаете. А уж то, что вы назначаете авгуров и выдаете им книги, при помощи которых они должны толковать приметы и предзнаменования, кажется мне полной нелепицей. Никому из вас и в голову не приходит, что даром предвидеть будущее наделяют человека боги!

— Это происходит потому, что мы — разумный народ, наделенный чувством собственного достоинства, — заступился я за римлян. — Нам представляется диким решать государственные вопросы, исходя из горячечного бреда каких-то вдохновенных безумцев. Порой, в тяжелые времена, мы обращаемся за помощью к сивиллам, но я не припомню, чтобы из их пророчеств вышел хоть какой-то толк.

— Просто вы, римляне, не способны вступить в общение с богами, — надменно отрезал Асклепиод.

— Что-то я не слыхал, чтобы вам, грекам, такое общение пошло сильно на пользу, — не сдавался я. — Может, вашим пророкам и открыто будущее, но вы неверно толкуете их предсказания, и зачастую это приводит к неисчислимым бедствиям!

Асклепиод попытался взглянуть на меня сверху вниз, что оказалось не так-то легко, учитывая, что он был ниже меня ростом.

— По злой иронии именно судьбы тех, кто не сумел должным образом истолковать предсказание, становятся легендами. Но всякий, кто приходит к оракулу, исполнившись божественного трепета, может полагаться на его слова.

— Хорошо, я готов тебе поверить на слово, что греческие гадальщики лучше римских, — прекратил я затянувшийся спор.

— Да, нам пора перейти к менее возвышенным вопросам, — кивнул Асклепиод. — Боюсь, тебе придется отплатить мне стоимость свиньи. Точнее, маленького поросенка, предназначавшегося на обед гладиаторам.

Сердце мое томительно сжалось:

— Значит, печенье и в самом деле было отравлено?

— Совершенно здоровый поросенок, которому я скормил твое печенье, околел через час.