Саймон понимал, что действует наугад. Он отчаянно блефовал, пытаясь получить информацию, и это ему удавалось до определенного предела, хотя в любой момент мог произойти срыв. Но, однажды начав, он уже не мог сразу остановиться.

– Какой компрометирующей вас информацией располагал Афферлитц? – парировал он.

– Вы, должно быть, сошли с ума!

– Вы так уверены в этом?

– Ну хорошо. На этот раз вы сами все объясните лейтенанту.

Вопросительный взгляд Кондора вновь поменял направление.

Святой пожал плечами.

– Вы слишком умны, – сказал он. – Я не знаю. Естественно. Если бы многие знали об этом, то какой смысл был бы в том, чтобы ублажать Афферлитца, лишь бы он никому не сообщил? И уж совсем ни к чему было бы убивать его, чтобы заставить замолчать навечно.

Режиссер снова посмотрел на Кондора и беспомощно развел руками.

– Что же я могу ответить на подобные инсинуации? Я согласился работать с Афферлитцем, потому что отчаянно нуждался в работе и думал, что она принесет мне пользу. Совсем необязательно, чтобы при этом он мне еще и нравился. А теперь мне заявляют, что он, оказывается, шантажировал меня, и если никто не знает причину шантажа, то, стало быть, я его и убил.

– А эта девушка, из-за которой вы поссорились... – сказал Кондор. – Как давно это было?

– Несколько месяцев назад, почти год.

– Как ее звали, где она живет?

– Больше нигде, – ответил Грум.

Детектив резко вскинул голову:

– Как вас понимать?

– Она умерла вскоре после этого случая. Приняла слишком много таблеток снотворного. – Голос Грума был отвратительно лишен всякой интонации. – Опа была беременна. Пыталась сняться в кино, но думаю, что не продвинулась дальше постели какого-нибудь агента, занимающегося набором актеров.

– Все это зафиксировано в полицейских протоколах?

– Нет, скорее всего, это просто сплетни. Афферлитц довольно часто встречался с ней. Однако мистер Темплер, вероятно, скажет, что ее убил тоже я.

– Как ее звали? – спросил Святой.

– Трилби Эндрюс.

Что-то гладкое и огромное подобно большой волне внезапно накатилось на Саймона Темплера, а когда это ощущение прошло, он был уже за пределами студии и совершенно один. Разговор закончился, не дав никаких заметных результатов, что, возможно, было предопределено с самого начала, но это уже не имело значения. В конце разговора Грум презрительно и мрачно усмехался, а Кондор поворачивал свой длинный нос в направлении то одного, то другого из них и очень напоминал при этом подозрительную птицу; по он ничего не мог поделать в данный момент – только разговаривать и накапливать информацию, чтобы проанализировать ее позднее. Саймон едва ли обратил внимание на то, как закончилась беседа. В его памяти сейчас с поразительной четкостью всплыло это имя, написанное на фотографии, и то, что на какую-то долю секунды оно показалось ему знакомым; теперь же он был уверен, что напал наконец на след, который может привести его к разгадке тайны...

Он очнулся от своих мыслей, когда уже пересекал бульвар, направляясь в бар, чтобы пропустить несколько глотков "Питера Доусона" и основательно все обдумать. Внутри бара "Приемная" было полутемно, и это подействовало на Саймона успокаивающе после яркого света на улице. Он просидел в баре уже несколько минут, медленно потягивая свое питье из стакана, когда вдруг обнаружил, что он не единственный посетитель бара в этот час затишья перед новым наплывом посетителей в пять часов.

– Привет, – произнес берущий за душу, но несколько хрипловатый из-за принятого алкоголя голос Орландо Флейна.