– О перемене работы. Или об уходе из ордена. А теперь он уезжает на долгие месяцы.

– Этого ты не знаешь. В любом случае, что я могу сделать? И что ты имеешь в виду, говоря, что хочешь оставить орден?

– Можете ли вы до отъезда аббата напомнить ему обо мне?

– Что именно относительно тебя?

– Я не могу так жить дальше.

– Даже не спрашиваю, как именно. Мы опаздываем, – с Чернозубом, спешащим бок о бок с ним, Олшуэн двинулся в сторону церкви. – Если у его преосвященства Джарада будет свободная минута этим утром и если я упомяну, в каком ты возбуждении, поймет ли он, о чем идет речь?

– Я уверен, что поймет! Уверен!

– Напомни, что ты там говорил об уходе из ордена? Впрочем, заутреня ждет. Если хочешь, через день‑другой приходи ко мне в кабинет. Или я пришлю за тобой. А теперь успокойся. Он недолго будет в отлучке.

Аббат Джарад после того, как провел мессу об устранении ереси, с кафедры выразил пожелание, чтобы вдень, назначенный для открытия конклава, все отслужили обещанную мессу для избрания папы и еще одну такую же мессу в первый же день, когда в аббатство поступят новости из Валаны, возможно будет объявлено об избрании нового папы.

После чего Джарад отбыл в сторону Залива привидений. Две дюжины или более того монахов, включая Чернозуба и Торрильдо, сгрудились у парапета восточной стены, наблюдая за столбом пыли, пока тот не скрылся за горизонтом.

– Дабы доказать, что он не враг империи, его преосвященство Джарад проложил свой путь через провинцию, – угрюмо припомнил Чернозуб слова своего господина. – Но взял с собой вооруженную охрану. Зачем она нужна?

– Это тебя огорчает? – спросил Торрильдо, который куда чаще проникался чувствами Чернозуба, чем улавливал его мысли.

– Будь он врагом империи, Торрильдо, для меня все могло бы сложиться иначе.

– Как?

– Так же, как и для остальных, если бы никто не шел на соглашение. И он еще осмелился говорить мне о бисере перед свиньями…

– Не понимаю тебя, брат

– Я и не ждал, что поймешь. Если мои двоюродные братья Крапивник и Поющая Корова не понимают, то где уж тебе, – смягчая резкость своих слов, он коснулся руки Торрильдо, лежащей на парапете. – И не стоит тебе беспокоиться.

– А я беспокоюсь. Честное слово, – послушник смотрел на Чернозуба серо‑зелеными глазами, которые так напоминали ему мягкий и взыскательный взгляд матери. В облике Торрильдо была какая‑то женственность. Смущенный напряженностью этого момента, Чернозуб убрал руку.

– Ну, конечно. Только давай забудем. Как ты усваиваешь те трудные куски Меморабилии?

– Они называются уравнениями Максвелла. Я могу их цитировать сверху вниз и снизу верх, но так и не знаю, что это такое и что они означают.

– Я тоже. Но ты и не должен знать. Хотя вот что я могу тебе сообщить: их смысл пытались понять в течение всего прошлого столетия. Предполагалось, что они оказались среди записок, которые Тон Тадео Пфардентротт привез с собой в Тексарк примерно семьдесят лет назад. Я слышал, что уравнения Максвелла числятся среди самых больших сокровищ Меморабилии.

– Пфардентротт? Не тот ли, кто изобрел телеграф? И динамит.

– Думаю, что тот.

– Но если их смысл уже усвоен, почему я должен их запоминать наизусть?

– Предполагаю, что в силу традиции. Нет, не только. Просто слова прокручиваются в памяти, подобно молитве. Повторяй их достаточно долго, и Бог просветит тебя. Так говорят старцы.

– Если кто‑то проник в их смысл, может, и я смогу найти его.

– Скорее всего, он ускользнет от тебя, брат.