— Папа и мама послали женщину в мою школу с запиской, которая позволяла меня забрать, и мы поехали прямо в аэропорт. Мне даже не пришлось укладывать свои вещи. Она купила мне новые. Мы несколько дней жили в Диснейленде! Это было так весело! Но это случилось всего один раз. Мама и папа сказали, что больше никогда так не сделают.

Мэгги замерла.

— Ты разговаривала с мамой по телефону, когда жила там?

Ариэль посмотрела на нее, в глазах сквозила неуверенность.

— Нет. Всякий раз, когда мы ей звонили, она не отвечала.

Мэгги застыла, охваченная раскаянием, и ничего не сказала.

— Ты скучаешь по своему мальчику? — спросила Ариэль.

Скучает? Скучает ли она по нему? Мэгги захотелось кричать от ярости. Она несколько раз глубоко вздохнула, глаза были прикованы к пурпурным лепесткам орхидеи — три внутри, три снаружи, желтая сердцевина, где ждала пыльца. Через какое-то время она осознала, что Ариэль встала и подошла к ней. Одной рукой она прижимала к себе лошадку, другой гладила руку Мэгги.

— Если ты не можешь его найти, может, он не умер. Может, кто-нибудь увез его в Диснейленд.

Мэгги подняла Ариэль и посадила девочку на колени. Они молча обнялись в лучах сияющего солнца.

Сэм остановил угольно-черный «Рейнджровер» у обочины, всего через одну машину после лимузина, за которым следил. В нем сидела дочь той светской дамы, которая поручила детективному агентству Даффи выяснить, не трахается ли ее дочь с шофером. Дочери было девятнадцать лет, и она увлекалась татуировками, но, слава богу, как ему сказали, татуировки на обеих руках — временные. Зеленые пряди в ее волосах скоро смоет вода. Шоферу двадцать три года, он кореец, беден, зарабатывает на учебу в университете Нью-Йорка, чтобы получить степень магистра в области глобальных исследований. Если девушка не одумается, не смоет чернила и краску с волос и не начнет встречаться с достойным парнем, ее отправят в швейцарский интернат. Сэм пытался предостеречь родителей, что если они сошлют дочь в Альпы, татуировки могут стать постоянными, но они не захотели его слушать.

Сегодня семейный лимузин должен был отвезти ее в «Бергдорф», что на Пятой авеню. Но лимузин припарковали у магазина, где продается «одежда для улицы в стиле фанк».

Сэм приготовился ждать, время от времени поглядывая на пустое заднее сиденье «Рейнджровера». Феликс купил его много лет назад, когда Мэгги была беременна. Он держал его в гараже своего дома в Клифс Лэндинг, и теперь, когда она вернулась, отдал ей. Она тогда чуть не родила Джесса в этой машине.

Всякий раз, когда Сэм находился в этом автомобиле, он вспоминал ту давнюю ночь: Мэгги стонет на заднем сиденье, Феликс пытается остановить роды, хотя у него нет нужных лекарств, Сэм в багажном отделении отстреливается от людей Брауна. Он вынес Мэгги из «ровера» в темноту Центрального парка, где попал в перестрелку, после которой пролежал в коме десять лет, одиннадцать месяцев и четырнадцать дней. Он спас Мэгги и ее младенца, но очнулся другим человеком, с необузданным аппетитом и не помнящим себя.

Сэм вышел из комы всего шесть недель назад и обнаружил, что изнасиловал двух женщин, которых любил: Корал, которая отдалась бы ему добровольно в любой день; и доверчивую, любящую Мэгги, почему-то все еще девственницу, хоть она и родила ребенка.

Они обе его простили; по крайней мере он надеялся, что простили.

Сэм не испытывал удовольствия от вождения этой машины из-за всех этих воспоминаний, но Мэгги отдала ее для нового бизнеса, и он не смог отказаться. Какие бы правила она ни устанавливала для их семейной жизни, Сэм знал, что жена и ребенок нуждаются в еде и месте для ночлега.

Он наблюдал, как лимузин мягко раскачивается на рессорах, с дочерью и шофером внутри.