— Тебе пригодится, — прибавил он, — а мне чего с ним делать? Детям принести?

Комок исчез в кармане мундира его напарника. Они продолжали обыскивать — обнаружили фальшивое удостоверение личности с той же фотографией, что и в дипломе, но на другую фамилию; кучу дисков, iPod и фотоаппарат. В шкафу, под одеждой обнаружилась пачка банкнот по сотне злотых. Не закончил еще Казик смеяться — а смеялся он совсем недолго — Давид уже делил деньги на две кучки.

— Оставь это парню, — сказал Казик, — и будем сматываться.

Давид, то ли по ошибке, то ли назло хозяину, спрятал деньги в другой части шкафа. Казик начал пломбировать двери.

— Бедняга, похоже, так настукался по клавишам, что забыл закрыть, — буркнул он.

Работали они молча, а когда закончили, Давид присмотрелся к пломбам и одобрительно покачал головой. Михал Шелиговский, или как там его зовут, будет, по крайней мере, знать, кто устроил ему такой вот номерок.

— Все в порядке? — раздался у них за спинами голос старушки.

— Да, все нормально, — немедленно ответил Давид. — вообще-то говоря, ничего и не случилось.

Старуха что-то пробормотала и скрылась за своей дверью.

— Ага, так этот вот тип, калека, — произнес Казик уже в лифте, — рассказывает всю историю в участке, и в самом конце оказывается, что он всех надурил, и это именно он и есть тот самый кайзер или как-то так. А всю историю придумал, чтобы спасти свою шкуру; фамилии тут же взял с объявлений, что висели в комиссариате, — рассказывал он, а глаза Давила делались шире с каждым словом. — А вообще, как в Штатах называют полицейский участок?

— Спасибо, не надо.

— Так ты и вправду не смотрел этого кино? — Лифт остановился, и Казик пустил Давида вперед. — Ладно, давай-ка поглядим, чего от нас хотят на Оборницкой.

* * *

На часах было уже около двух ночи, а видимый издалека жилой дом номер восемь был похож на студенческое общежитие во время ювеналий. Повсюду горели лампы, раздавались возбужденные голоса. Давид чудом не столкнулся с мужчиной в тренировочных брюках и фланелевой рубашке, который мчался к подворотне с дрелью в руке. «Как это ему не холодно?» — подумал полицейский.

Лифт не хотел спускаться. Не успев добраться на второй этаж, наша пара полицейских пришла к выводу, что все здесь сошли с ума. Люди бегали по коридорам, носили всяческие инструменты, большая часть квартир оставалась открытой. Жители же перемещались молча. Словно привидения.

На каждом шагу раздавался то ли визг дрели, то ли шуршание шкурки. Что-то — похоже, лампочка — взорвалось с грохотом, так что Казик даже подскочил. Трещали половицы, мебель скрипела или падала на пол, а вместе с ней — масса безделушек, которые люди, как правило, ставят на шкафах и буфетах. Кто-то возбужденно вопил, кто-то другой вел нервные разговоры по телефону. Изумленный Казик глядел на морковного цвета котяру, который расплющился посреди коридора так, чтобы прилегать к полу максимально возможной поверхностью тела.

На четвертом этаже они застали распахнутые настежь двери. Усатый мужик лет после пятидесяти и пацан в футболке металлической группы сдирали обои. Работа шла молниеносно, молодой не успевал спихивать мебель на средину комнаты. Давид присмотрелся — за мебельной стенкой гомулковской эпохи и комодом с телевизором он видел нечто, чего не мог сразу распознать, но что показалось ему просто чудесным новым, таинственным образом. Такое приклеенное к стене «вроде бы зеркало» и бездна одновременно. Да нет же, это стена, вот какие у них здесь стены, подумал Давид и на полусогнутых ногах направился в комнату.