|
– Я изложил вам факты, – продолжал Святой. – Теперь представьте себе, что вы видите бегущего по улице человека с искаженным лицом, пеной у рта, орущего во всю глотку и размахивающего огромным окровавленным ножом. Если вам нравится быть дураком, вы можете сказать себе, что лицо его искажено потому, что он пытался съесть тухлое яйцо, кричит потому, что кто-то наступил ему на любимую мозоль, пена у рта потому, что он проглотил кусок мыла, а нож окровавлен потому, что он недавно зарезал цыпленка на обед и спешит сообщить об этом своей тетушке. С другой стороны, спокойнее и надежнее предположить: перед тобой – маньяк-убийца. Если же вы предпочитаете оставаться дураками и не видите во всем этом смысла, можете отправляться домой.
Роджер Конвей закинул одну ногу на подлокотник кресла, задумчиво потер подбородок и сказал: – Значит, наша задача – разыскать шпиона и позаботиться о том, чтобы он не украл изобретение, пока правительство решает, что с ним делать? Святой покачал головой. Впервые Роджер Конвей, знавший Святого лучше всех, не уловил ход его мыслей. А Норман Кент, этот отчужденный и молчаливый человек, облек в слова гениальное или сумасшедшее озарение, посетившее Саймона Темплера восемь часов назад. – Кабинет, – произнес Норман Кент из-за густой дымовой завесы, – может понять: решение не за ним... и без вмешательства шпионов... Саймон Темплер посмотрел на друзей, и на мгновение ему показалось: он видит их всех впервые. Патриция глядела в окно на голубое небо над крышами Брук-стрит, и кто мог сказать, что она там видела? Роджер Конвей, обычно живой и веселый, молча ждал, позабытая сигарета почти обжигала ему пальцы. Серьезный и сосредоточенный Норман Кент тоже ждал. Святой посмотрел на картину, висевшую над камином, и начал говорить: – Если нам удастся всего лишь остановить противника, Англия будет обладать оружием неизмеримо более мощным, чем все известные боевые средства. Если же мы уклонимся от этой проблемы, можно держать пари, что рано или поздно какая-нибудь другая страна создаст оружие еще более страшное и Англия окажется в трудном положении. – Он помедлил, а потом так же спокойно продолжал: – Но шпионов сотни, и мы не можем бороться со всеми. Такой секрет, как этот, долго секретом не останется. И если разразится война, мы можем с удивлением узнать, что противник готов применить против нас наше же собственное оружие. – Он опять помолчал. – Я думаю обо всех мужчинах, которым придется сражаться в следующей войне, и о женщинах, которые их любят. Если вы увидите тонущего человека, неужели вы не спасете его только потому, что вам известно: через несколько лет он умрет еще более ужасной смертью? Опять наступило молчание. И в этом молчании Святой как бы выпрямился, и почувствовалась его, особая аура, заполнившая комнату. Сам он стал выглядеть как нелепо нормальный великан. Вот он снова заговорил, как всегда, мягким приятным голосом, но казалось, звучал трубный клич: – Здесь собрались трое безупречных мушкетеров и – небесный ангел. Если не считать ангела, то каждый за свою недолгую жизнь уже нарушил половину заповедей Господних и гражданских законов большинства стран. И все-таки мы сохранили кое-какие, пусть нелепые, идеалы, которые, нам кажется, оправдывают наши грехи. И борьба – один из наших идеалов. Борьба – и мгновенная смерть. Мы, пожалуй, последние трое на земле, кто считает своим долгом помешать разразиться ужасной войне. Лично я считаю: мы должны были бы схватку приветствовать – нам бы она доставила только удовольствие. Но таких, как мы, – не много. Гораздо больше других людей, совершенно на нас не похожих. Которые не станут счастливыми воинами. Которые с криками и песнями красиво пойдут в бой. Нет, их погонят, как скотину на бойню, обманув фальшивыми героическими словами, чтобы они, в агонии провоевав несколько дней, подохли в грязи. |
