— О, не беспокойтесь! — возразила Нипиза. — Он завтра же уже будет здесь. Завтра, едва только зайдет солнце, он уже явится сюда своей собственной персоной. Я уж знаю! Я так и сгораю от нетерпения, завтра он уже будет здесь. Он прилетит сюда, точно на крыльях.

Карвель низко опустил голову. Точно не замечая этого, Нипиза снова стала смотреть на огонь. Но она почуяла, почему он это сделал, и сердце ее забилось.

Если бы старый Тюбоа был здесь, то в этот вечер он прочел бы странные предостережения в шепоте ветра, который пролетал над вершинами деревьев. Таков уж был этот вечер. Именно в этот, сегодняшний вечер, по мнению Тюбоа, должны были летать по лесам различные фантастические существа и перешептываться между собою о грядущих событиях. Трудно сказать, знал ли что-нибудь старый Тюбоа в свои девяносто лет и мог ли он подозревать что-нибудь такое, чего не предусмотрел бы, несмотря на свои молодость и доверчивость, Карвель. Завтра, завтра! Нипиза так уверенно сказала, что именно завтра у нее будет гость. Но, прислушавшись к шепоту деревьев, Тюбоа мог бы сказать:

— А почему не сегодня ночью?

Была полночь, и полная луна стояла над поляной. В юрте спала Нипиза. В тени можжевельника, невдалеке от огня, забылся сном Бари, а еще дальше, почти у самой опушки леса, крепко похрапывал Карвель. Молодой человек и собака очень устали. Они были на ногах целый день и бежали во весь дух и потому не слышали ни звука.

Но все-таки они шли не так далеко и не так стремительно, как Мак-Таггарт. С восхода солнца и до полуночи, когда он добрался, наконец, до того места, где когда-то стояла избушка Пьеро, он отмахал сорок миль. Два раза он кричал оттуда Нипизе, но, не получив от нее ответа, еще долго простоял на лунном свете и все прислушивался. Но ведь Нипиза здесь!

Она должна была его ожидать! Он утомился, но от волнения не чувствовал усталости. Кровь кипела в нем целый день, а теперь, когда он был уже так близко от своего счастья, она забурлила в нем, точно от хмельного вина. Где-то здесь, вот именно недалеко отсюда, Нипиза должна была его ожидать. Он опять закричал ей и прислушался. Ответа не последовало. Тогда сердце в нем упало и, предполагая что-нибудь недоброе, он тревожно задышал. Затем он понюхал воздух, и вдруг до него донесся едва заметный запах дыма.

По инстинкту человека, выросшего среди лесов, он стал лицом к ветру, но ветер был так слаб, что не чуялось под звездным небом ни малейшего дуновения. Мак-Таггарт не стал уже больше кричать и отправился далее через поляну. Несомненно, что Нипиза была где-то в другом месте и спала у разведенного огня, и при мысли об этом он даже радостно вскрикнул. Затем он вступил в лес случай подсунул ему под ноги полузаросшую травой тропинку он пошел по ней и с каждым шагом запах дыма становился ощутимее.

Тот же инстинкт лесного жителя побудил его приближаться с крайней осторожностью. Инстинкт и необыкновенная тишина ночи. Он шел так, что ни одна веточка не хрустела у него под ногами. Он раздвигал кусты так, что они не издавали ни малейшего звука.

Когда он добрался, наконец, до полянки, где все еще поднимался кверху дымок от костра, разложенного Карвелем, то он сделал это так осторожно и тихо, что его не услышал даже Бари. Возможно, что в глубине души Буш Мак-Таггарт все-таки чего-то остерегался еще возможно, что он хотел застать Нипизу во время сна. Один вид юрты заставил его сердце забиться сильнее. На том месте, где находилась юрта, было светло, как днем, и он увидел развешанное около нее женское белье, которое сушилось на веревке. Крадучись, как лисица, он подошел поближе и уже протянул руку, чтобы отдернуть занавеску, закрывавшую собою вход в юрту, но из предосторожности остановился.

Он долго прислушивался, не последует ли какого-нибудь звука. Он услышал дыхание. На секунду он обернулся лицом к свету, так что луна била ему прямо в глаза.