В те времена на Сан-Доминго, как и на близкой Кубе или на Ямайке, росли леса, старые, как мир; один слетевший лист в них ложился на другой, погребая под кучами мертвой листвы упавшие стволы и ветки. Так образовывался тот чудесный растительный перегной, который позднее так хорошо послужит предприимчивым плантаторам.

Тут и там тянулись ввысь хлопковые деревья вперемешку с гигантскими пальмами, а то и в тени их, удерживая неизвестно каким образом свои гигантские стволы, не имевшие иной поддержки, кроме маломощного — толщиной не более двух футов — пласта почвы, совершенно недостаточного для огромных корней.

Но больше всего было густых кустарников: настоящие заросли, словно специально созданные для засады и заставлявшие то и дело ворчать Мендосу, потому что кусты оказались превосходно вооруженными преострейшими шипами.

Гасконец, который не раз принимал участие в рейдах полусотен, к счастью, не колебался в выборе дороги, хотя под этими огромными зелеными сводами царила почти полная темнота.

— У меня в голове буссоль, — без конца повторял он, прорубая шпагой в кустах проход для графа.

И на самом деле казалось, что этот дьявол в человеческом облике, вполне уверенно шедший без остановок, обладает особой способностью ориентироваться — точно так же, как и почтовые голуби. А вот кто чувствовал себя неуверенно, так это Мендоса. Привыкший к жизни на море, он понимал, как легко заблудиться в этих лесах.

Этот труднейший переход длился уже три часа, когда маленький отряд вышел на обширную равнину, усеянную множеством прудов.

Дьявольский шум поднимался от высоких трав и зарослей тростника, покрывавших равнину. Рокотали миллионы жаб, посвистывали американские лягушки, а время от времени ко всему этому гаму примешивались хриплые крики, напоминающие грохот барабанов и пушечные выстрелы.

Гасконец остановился, чертыхаясь то ли на французском, то ли на испанском языке.

— Эге, приятель, не выронил ли ты буссоль из своей головы? — спросил Мендоса.

Гасконец помолчал, а потом, яростно колотя по кирасе, сжимавшей его грудь, ответил:

— Мне кажется, она испортилась.

— Что?

— Да моя буссоль.

— Это серьезная проблема для моряка.

— Да порой и для сухопутного человека, — ответил авантюрист, казавшийся сконфуженным. — Как же это я заблудился? Ведь я не раз здесь бывал.

— Надеюсь, дон Баррехо, что вы не собираетесь скормить нас кайманам, — заметил сеньор ди Вентимилья.

— Я берегу свои ноги не меньше вас, — ответил гасконец. — Хотите, дам вам совет, сеньор граф? Давайте подождем до рассвета.

— А тем временем вздремнем немножко, — добавил Мендоса. — Смотрите, какая густая и свежая трава. Мы выспимся лучше, чем на койке «Новой Кастилии».

— А кайманы закусят вашими ногами, — сказал гасконец. — Не закрывайте глаз, сеньор, умоляю вас. Я знаю, как опасны здешние болота!

— Есть у вас сигара, дон Баррехо? — спросил граф.

— Запасся, сеньор граф. У меня — кубинские, лучшие из тех, что делают на берегах Мексиканского залива.

— Дайте одну, и будем ждать восхода солнца. Надеюсь, с вашей помощью мы не потеряемся в гуще лесов Сан-Доминго.

— Тише, сеньор!

— Что там еще? Если это кайман, мы вдвоем заколем его своими шпагами. Кстати, я еще не видел, как работает ваша драгинасса.

— Это не кайман! К нам приближается полусотня! Тише!

Все обратились в слух, укрывшись за огромным стволом хлопкового дерева. Казалось, из леса выходит большой отряд. Слышались тяжелые, размеренные шаги людей, привыкших ходить строем.