Но я-то знал о течении в озере и понимал, что вас неминуемо принесет сюда. Как видите, мне удалось опередить ваше пробуждение, — все это я счастлив объяснить вам, джентльмены, прежде чем свести с вами счеты.

— Ну и что дальше, грязный негр? — вскричал возмущенный бахвальством Тотор.

— Грязный, это, уж точно, ты, мой мальчик, поскольку сел в лужу! Но можно простить тем, кто сейчас умрет.

Несмотря на всю храбрость, парижанин вздрогнул. На этот раз он четко понимал: все кончено. И вправду предстоит погибнуть в затерянном уголке пустынной Австралии! Значит, здесь, на полдороге, закончится столь респектабельно-рутинно начавшееся кругосветное путешествие…

Бедный Тотор! Придется расстаться с приключениями, неожиданностями, с самой жизнью. Судьба жестоко посмеялась над ним!

Он подумал также, что Мериноса, наверное, пощадят ради огромного выкупа, и эта мысль смягчила ужасное отчаяние, охватившее его.

Однако француз решил показать бандиту твердость духа и умереть достойно. Помогая себе локтями и коленями, он наполовину приподнялся перед Королем Ночи.

Парижанин увидел, что один из разбойников уже вырезал острием ножа на коре дерева ненавистный знак «Б. Р.» и вздрогнул, поняв, что на сей раз это — эпитафия.

— Пора кончать! — сказал хозяин, черные глаза которого сверкнули зверской радостью.

Он обернулся и подал знак своим сообщникам. Один из них отстегнул от седла лассо из бычьей кожи и сказал, разворачивая его:

— Не это ли требуется, хозяин?

— Да, но просто повесить его мне кажется скучным, малыш, несомненно, достоин большего.

— Я знаю, он нам много хлопот доставил. А лассо крепкое, и можно повесить мальчишку не убивая, это я умею! Если нужно, он проживет с час и подергается, как паук на привязи, а мы позабавимся.

— Правильно, у тебя есть фантазия. Не спеши, можно еще что-нибудь придумать повеселее.

Главарь бушрейнджеров взял лассо, раздвинул узел-удавку на конце и надел ее на шею Тотора, говоря:

— За то, что ты так отделал мне лицо, примерю тебе воротничок.

Пока Тотор пытался приподняться на связанных ногах, ища возможность нанести последнее оскорбление трусливому палачу, Мериносу удалось встать.

Обливаясь холодным потом, с глазами, вылезшими из орбит, он побледнел от ужаса, понимая: совершается непоправимое.

Стуча зубами, сдавленным голосом он попытался разжалобить чудовище:

— Нет, не убивайте Тотора! Смилуйтесь! Разве не ясно — это еще ребенок! В чем вы его обвиняете? Он храбро защищался, да! Был вам злейшим врагом, но смелым и честным, а такое мужество, — вы им восхищались, — заслуживает уважения! Бога ради, сохраните ему жизнь, потребуйте слова, что он больше ничего не предпримет против бушрейнджеров… Тотор забудет все, что видел здесь, уедет из этой страны! В ваших интересах, чтобы он жил… Я люблю его как брата, а мой отец богат… Я сын Сиднея Стоуна, короля шерсти! Он заплатит за моего друга огромный выкуп, кучу золота…

Взрыв убийственно-ироничного смеха прервал его и остановил горячую мольбу. Кончив хохотать, хозяин пожал плечами и сказал:

— Полно! Без глупостей, бой. Главное, не сули мне миллионов, у тебя ничего больше нет! Сейчас мы занимаемся разорением твоего отца, и завтра ты будешь бедней последнего нищего, так что молчи! Однако огромные состояния не исчезают сразу и всегда что-нибудь да остается! Так вот, остатки, если я сочту их достойными внимания, пойдут на выкуп… но там, где мало на одного, наверняка не хватит на двоих! Может быть, тебе и сохранят жизнь, но твой друг приговорен, никакая человеческая сила не спасет его… Он будет убит.