Дамы обмахивались веерами. Порывы музыки, бешеный вихрь крутящихся пар, упоение движением и ритмом на борту большого корабля, залитого светом и раскачиваемого зыбью, невольно завораживали. Это любопытное, даже впечатляющее зрелище посреди одиночества, и молодой человек снисходительно усмехнулся:
— Дамы и господа не скучают!
То и дело хлопали пробки от шампанского, обозначая этим вульгарным звуком не столько экзотику, сколько буржуазную радость жизни. Слуги ловко скользили среди толпы, не роняя подносов с пенящимися бокалами.
Ироничный зритель, растянувшийся в кресле-качалке, воскликнул:
— Ну, не парадокс ли? Шампанское extra-dry, чтобы хорошенько промочить горло!
Пили крепко, и буфет торговал вовсю. Многие джентльмены уже поднабрались и развеселились. Но так как в их поведении не было ничего шокирующего, это малое прегрешение англосаксов вызывало у дам лишь снисходительные улыбки.
Среди любителей выпить юноша вдруг узнал мучителя юнги, своего противника, который отошел от танцующих, обмахиваясь складным цилиндром, потом засунул его между жилетом и манишкой, несомненно, чтобы освободить руки, и вынул из фрачного кармана портсигар.
Случай подвел его к французу, сидевшему на свету у левого борта. Узнав его, он, опередив свою свиту, подошел к креслу, в котором тот курил и покачивался, демонстрируя безразличие.
В американце вспыхнула злоба. Ему никто никогда не перечил, он привык презирать человечество. А тут — этот французишка! С надменным выражением янки бросил ему в лицо:
— Ага, вот он где! Сидел бы на кухне, чем подсматривать тут за нами исподтишка!
Молодой человек пожал плечами и насмешливо ответил тоном настоящего обитателя пригородов:
— Выпил маленько и сам не знаешь, что болтаешь! Сматывай отсюда удочки!
Возбужденный вином и усмешками своих друзей, американец продолжал с презрительным жестом:
— А может быть, у этого бедняка нет денег даже на стаканчик кисленького?
— Нарываешься? — усмехнулся француз. — Ну, на первый раз прощаю: у тебя еще молоко на губах не обсохло. Но кончай, не то получишь свое!
Янки издевательски захохотал, выхватил из жилетного кармана пригоршню долларов и швырнул их в лицо противнику:
— Это ты получи — милостыню жаждущему! Подбери и выпей за мое здоровье! Да не забудь прокричать: «Да здравствует…»
Договорить он не успел. С изумительным хладнокровием молодой француз поднялся с кресла. Бледный, с горящими глазами, он со всего размаха отвесил оскорбителю звонкую оплеуху, которую услышали даже на корме.
— Получил? Я держу слово! — крикнул смельчак.
Американец дико зарычал и схватился за револьвер.
Но соперник с быстротой молнии вырвал у него оружие. Еще миг — и револьвер полетел за борт.
— Ну и характер! — обернулся он к разъяренному янки. — Но поверь, так просто меня не убить!
Вдвойне пьяный — от гнева и вина — зачинщик ссоры совсем потерял голову. Отплатить во что бы то ни стало, или — прощай, престиж! Грубое проклятие сорвалось с его окровавленных губ: «Hell dammit!» Он набросился на француза, — сейчас этот выскочка узнает что к чему! Противники намертво сцепились, тяжело дыша, стараясь сбить друг друга с ног. Остальные попятились, давая им свободное место. Кое-кто уже начал заключать пари: чья возьмет?
Борцы, все так же намертво сцепленные, катались по палубе. То один, то другой оказывался сверху.
Вдруг без видимой причины пароход страшно накренился. Что случилось? Неудачный поворот руля? Поломка винта? Как знать.
Так или иначе, но исполинская волна прокатилась по палубе; раздался крик ужаса. Затем вода отступила с шумом отлива.
Пассажиры инстинктивно ухватились — за планшир, за брезенты, за решетки — кто за что! Все, кроме боровшихся двух, отделались неожиданным душем. |