— А что же все-таки делал ваш самолет на восемьдесят седьмой параллели? — поинтересовался Руперт.

— Занимался геофизическими исследованиями, — не задумываясь, ответил Маевский. — Тем же, чем и вы, не так ли?

— А откуда вам известно, что мы там делали, разрешите спросить?

— Об этом рассказал ваш журнал «Аэроплан».

Руперт пересел на подоконник и стал глядеть на розы, которые обвивали шпалеру соседнего дома. Похоже, что от него требуют, чтоб он решил, кто прав и кто виноват в этом странном споре двух мировых гигантов. Принято было считать, что во всем виноваты русские. Но ведь не Водопьянов же являлся, в конце концов, виновником «холодной войны», и Руперту не хотелось говорить ничего, что могло быть истолковано против него. Он не хотел, чтобы Водопьянова задерживали как шпиона. Однако так ли уж он невиновен? Можно ли утверждать, что русский не вел наблюдений за американскими радиолокационными станциями?

— В сущности, я ничего не знаю, — сказал Руперт, стараясь быть объективным.

— Чего вы не знаете? — спросил Маевский, готовый снова, если пожелает Руперт, превратить все в шутку.

А Руперт просто не знал, чью ему взять на этот раз сторону. Он был не из тех людей, которые не могут сделать выбор и терзают себя сложными духовными проблемами. Ему надо на что-то решиться. И к тому же не забывать о Водопьянове. А чего бы он прежде всего хотел для Водопьянова! Руперт вспомнил, в каком он сам недавно был положении. Он просил одного: чтобы его отправили в Англию; у себя дома он обретет тот обжитой, непризрачный мир, где все было поэзией по сравнению с муками, пережитыми им в ледовой пустыне.

— Я в сущности не знаю, что делал Алексей в Арктике, — сказал он Маевскому. — Мы никогда об этом не говорили. Но, видимо, он имел такое же право там быть, как и я. Американцы несомненно обязаны отпустить его. как только он поправится. Они так и сделают. Не беспокойтесь.

— Как, по-вашему, если он в таком тяжелом состоянии, быть может, его жене имеет смысл похлопотать, чтобы ей разрешили свидание с ним?

— Безусловно, — сказал Руперт. — Но надо смотреть не дело трезво. Вряд ли можно рассчитывать на то, что американцы пустят ее в Туле.

Маевский вздохнул:

— Пожалуй, вы правы.

Джо уже примирилась с мыслью, что гости просидят у мужа еще несколько часов, но вдруг услышала на черной лестнице голоса Тэсс и Анджелины. Тэсс плакала. Что там опять случилось? Она извинилась перед гостями, а Маевский, глядя прямо в голубые глаза своего собеседника, серьезно сказал:

— Мы знаем, чем мы вам обязаны. Наши специалисты-полярники говорят, что ваш поход с беспомощным Водопьяновым — подвиг, неслыханный в истории полярных исследований.

На этот раз, против обыкновения, похвала не вызвала у Руперта протеста; он понимал: излишняя скромность могла бы сейчас выглядеть нескромно.

Маевский поднялся.

— Ну, нам пора, — сказал он.

Руперт встал, чтобы проводить гостей но русские непременно хотели попрощаться с Джо, которая все еще стояла у черного хода и препиралась с Гэсс и Анджелиной. Приоткрыв дверь, Руперт заглянул на кухню и сказал, что гости уходят. Все трое — Джо, Тэсс и Анджелина — были в слезах: они помирились; Тэсс не потеряет Анджелину. Но с толчеными сухарями, как бы они ни были полезны, покончено раз и навсегда.

Джо вытерла слезы и спокойно попрощалась с русскими, неожиданно добавив:

— Вы совсем не такие, какими я вас себе представляла.

Маевский серьезно пожал ей руку.

— Никто не бывает таким, каким его себе представляешь заранее.