По тому, как удлинились тени, он понял, что было уже далеко за полдень, когда в лагерь явился третий и последний отряд Чудищ. С ними был вожак.

Он был не выше других членов его племени, но надменная уверенность в его осанке и походке делала его на голову выше других Чудищ. Безволосая голова была узкой, с тем же носом‑щелью и выступающими клыкастыми челюстями, но череп был наполовину более выпуклый, чем у любого другого Чудища. В его глазах светился холодный ум. В том, как он смотрел на окружающее, было некое отличие, которое Форс не пропустил. Это Чудище не было настоящим человеком — нет. Но оно не было также и животным, из которых состояла стая. Можно было почти поверить в то, что именно он и был той таинственной силой, которая вывела эту отвратительную банду из городов на открытую местность.

Теперь вожак подошел и встал между пленниками. Форс отвернулся от клетки с крысами, чтобы твердо встретить взгляд этих странных глаз.

Но горец не мог прочитать на них ничего понятного, а выступающие челюсти Чудища не выражали никаких эмоций, понятных человеку. Вожак Чудищ мог быть сильно возбужден, обижен или всего лишь полон любопытства. Он уставился сначала на одного из привязанных пленников, а потом на другого. Следующий его шаг мог быть продиктован любопытством, потому что он вдруг сел между ними, скрестив ноги, и произнес первые настоящие слова, когда‑либо слышанные Форсом от Чудищ из города.

— Ты — где? — Он спросил это у степняка, который не захотел или не смог ответить.

Вожак Чудищ нагнулся. С расчетливостью, которая была столь же жестокой, как и сам удар, с силой хлестнул пленника по рту, разбив ему губы. Затем он повернулся к Форсу и повторил свой вопрос.

— С юга, — прохрипел Форс.

— Юга, — повторил вожак, странно искажая это слово. — Что на юг?

— Люди — много, много людей. Десять десятков десятков…

Но эта сумма была вне пределов понимания этой твари или он не поверил в ее правдивость. Вожак закудахтал в жуткой пародии на смех и, взмахнув кулаком, обрушил удар на раненую руку Форса. Тот потерял сознание, погрузившись в темноту, пронизанную болью.

Крик снова привел его в сознание. Эхо этого крика все еще звенело у него в ушах, когда он заставил свои глаза открыться, попытавшись разобраться в бешено плывущих пятнах света и тени. Второй крик боли и ужаса привел его в себя.

Вожак Чудищ все еще сидел между пленниками и на вытянутой руке держал извивающееся тело одной из голодных крыс. На клыках этой твари было что‑то красное, и еще больше красных пятен упало на ее грудь и передние лапы. Она изо всех сил сражалась с вожаком, не пускающим ее к пище.

Кровавые раны на руке и боку степняка рассказали Форсу обо всем. Искаженное лицо степняка было маской мучительного отчаяния. Он ругался неразборчивыми словами, переходившими в пронзительный крик всякий раз, как только вожак Чудищ подносил крысу поближе.

Но отчаянные рычания пленника прервал крик ярости, изданный вожаком. Крыса изловчилась и куснула один из державших ее пальцев. Вожак Чудищ с рычанием перекрутил извивающееся тело. Раздался треск, и неподвижная теперь тварь была отброшена. У нее был сломан хребет. Вожак поднялся на ноги, сунув укушенный палец в рот.

Отсрочка — но надолго ли? Чудища, казалось, чувствовали себя в безопасности там, где они разбили свой лагерь. Они не шли вперед на ночь глядя — но как раз в то мгновение, когда Форс подумал об этом, картина изменилась. Из кустов появились еще двое Чудищ. С собой они тащили изрубленное и растоптанное тело одного из своих. По этому поводу они провели поспешное совещание, а затем вожак пролаял приказ. Крысоносец поднял свою ношу, а четверо самых крупных его собратьев подошли к пленникам.

Путы рассекли ножами, и их рывками и тычками подняли на ноги.